Тщательно закрыв за собой дверь, бургомистр прошел в центр кабинета, и заложив руки за спину, обернулся к стражникам.
– Итак, почтенные стражники, пришла ваша очередь поведать мне, как случилось так, что вы не исполнили мое указание? Если мне не изменяет память, вы должны были дождаться первых пыток, после чего силой отнять младенца у брата Аппеля и доставить его в ратушу бездыханного, со следами бесчеловечных пыток на теле. В этом самом кабинете я поручил вам сие задание. И объяснил, что может младенец стать той причиной, которая освободит Швиц как от императорских фрогтов, так и от папских легатов.
И стражники, потупив взгляды, в четвертый раз за день стали объяснять, что же все-таки произошло в пыточной брата Аппеля.
Оказавшись в темнице, Эмма как будто обезумела. Она кричала, плакала, билась о стены и иногда хохотала, изрядно досаждая стражникам своим поведением. Впрочем, стражники не сердились на вдову, сочувствуя обрушившейся на нее беде. Они приносили ей еду, воду и подолгу уговаривали ее поесть, дабы сохранила она силы. Но вдова их не слышала. К ночи, обессилевшая, она приткнулась к стене и задремала. Проснувшись, выглядела спокойной и улыбнувшись стражнику, попросила у него воды. Напившись, поела тушеной капусты, к которой не прикоснулась днем. Затем оправила и разгладила руками платье, привела в порядок растрепанные волосы. Стражник озабоченно смотрел на Эмму, опасаясь, что бедная женщина сошла с ума. Но Эмма была в полном разуме. Ну, не расскажешь же стражнику, что ночью, во сне ли, наяву ли, явился ей дух Дезидерия. Обняв Эмму, дух сказал ей, что нынешней ночью спас он младенца Тедерика, вырвав его из рук врагов. Простирая к предку руки, Эмма молила его сказать, где мальчик. Но дух растаял, шепнув ей лишь несколько слов. Эмма верила словам Дезидерия. Он вернул ее в Швиц, он послал ей древний фамильный клад, он подарил ей сына, он предупреждал ее об опасностях. Как могла она не верить отцу своего ребенка?
Полная надежды, она тихо сидела в темнице, иногда отвечала на обеспокоенные вопросы стражников, присматривающихся к ней. И не удивилась, когда вечером ее вывели из темницы. Дородный монах, схвативший ее вчера, смотрел на нее строго, но без злости, а бургомистр извинился.
– Городской совет сожалеет о вашем задержании, горожанка Кубла, - откашлявшись, сказал он, - но в свое оправдание могу сказать, что произведено было сие действие по требованию святой инквизиции. Однако, поскольку ни городскому совету, ни суду не были представлены хоть какие-нибудь доказательства вашей вины, то с радостью объявляю вас свободной.
Взявши Эмму под руку, стражник, в сопровождении бургомистра, вывел ее на улицу. К чести почтенных жителей Швица, встретили они Эмму с радостью. Еще не покинувшие ратушную площадь торговцы, покупатели и прочий люд столпились у дверей ратуши и одаривали Эмму улыбками и добрыми пожеланиями. Эмма благодарила их, утирая подступившие слезы, и одновременно размышляла, где ей остановиться на ночь, так как солнце клонилось к закату, а путь к фамильному замку был неблизким. Краем глаза она заметила отходящего от ратуши сильно хромавшего юношу, который толкал перед собой тележку. Приглядевшись, она поняла, что в тележке лежит труп совсем еще молодого человека. Хромой юноша плакал, тяжело передвигал ноги, но упорно толкал тяжелую тележку вперед, не замечая, что рука покойника волочится по булыжникам мостовой. Эмма подбежала, подняла волочившуюся руку, аккуратно уложила ее на грудь покойного, и перекрестилась. В тележке, со спокойным лицом, на котором сохранилась еще прижизненная улыбка, лежал совсем почти мальчик, лет пятнадцати-шестнадцати, с мягким пушком на лице и длинными, вьющимися рыжими волосами. Юноша, толкавший тележку, даже не заметил Эмму. Казалось, что он вообще ничего не видит вокруг. Он просто толкал и толкал, время от времени вытирая заплаканное лицо. Эмма долго смотрела ему вслед, дивясь своей скорби по умершему, совершенно незнакомому ей, мальчику. С этой скорбью она двинулась в сторону постоялого двора, постоянно повторяя про себя последние услышанные ею слова Дезидерия – «я скоро верну его тебе, Эмма. Жди».