- Писали-с.
Онисим покачал головой с необыкновенно самодовольным видом.
- Вишь, вишь,- проговорил он хрипло и не без улыбки,- ну, а что такое он писал вам?
- А разное написал. Что, дескать, я, сударыня Василиса Тимофеевна, так; что вы не думайте; что вы, сударыня, не обиждайтесь; и много такого написал... А что,- прибавила она, помолчав немного,- он у вас каков?
- Живет,- равнодушно отвечал Онисим.
- Серчает?
- Куда ему! Нет, не серчает. А что, он вам ндравится? Василиса потупилась и засмеялась в рукав,
- Ну,- проворчал Онисим.
- Да на что вам, Онисим Сергеич?
- Да ну же, говорят.
- Что ж,- проговорила наконец Василиса,- они... барин. Разумеется... я... да и они уж... вы сами знаете...
- Как не знать? - важно заметил Онисим.
- Вам ведь наконец известно, Онисим Сергеич... Василиса видимо приходила в волнение.
- Вы скажите ему-то, вашему-то барину, что я, дескать, на него не сержусь, а что вот, мол... Она заикнулась.
- Понимаем-с,- возразил Онисим и медленно поднялся со стула.Поннмаем-с. Спасибо за угощенье.
- Вперед милости просим.
- Ну, хорошо, хорошо.
Онисим приблизился к двери. Толстая баба вошла в комнату.
- Здравствуйте, Оиисим Сергеич,- сказала она нараспев.
- Здравствуйте, Прасковья Ивановна,-отвечал он также нараспев.
Оба постояли немного друг перед другом.
- Ну, прощайте, Прасковья Ивановна,-проговорил Онисим нараспев.
- Ну, прощайте, Онисим Сергеич,- отвечала она также нараспев.
Онисим пришел домой. Барин его лежал на постели и глядел в потолок.
- Где ты был?
- Где был?.. (За Онисимом водилась привычка с укоризной повторять последние слова всякого вопроса.) По вашему же делу ходил.
- По какому делу?
- А вы не знаете?.. К Василисе ходил.
Петушков замигал глазами и завертелся на постели.
- То-то воть и есть,- заметил Онисим и хладнокровно понюхал табаку,то-то вот и есть. Вы всегда так. Василиса вам кланяется.
- Неужто?
- Неужто? То-то же вот и есть. Неужто!.. Велела сказать, что, дескать, отчего его не видать? отчего, дескать, не ходит?
- Ну, а ты что?
- Что я? Я ей сказал: глупа же ты,- я ей сказал,- станут к тебе такие люди ходить! Нет, ты приди сама,- я ей сказал.
- Ну, а она что?
- Она что?.. Она... ничего.
- То есть, однако, как же ничего?
- Известно, ничего. Петушков помолчал немного.
- Ну, и придет? Онисим покачал головой.
- Придет!.. Больно, сударь, прытки. Придет!.. Нет, это уж вы того.
- Да ведь ты сам говорил, что того...
- Мало ли чего! Петушков замолчал опять.
- Так как же, однако ж, братец?
- Как же?.. Вам лучше знать: вы барин.
- Ну нет, что уж тут...
Онисим самодовольно покачался взад и вперед.
- Вы Прасковью Ивановну знаете? - спросил 6н наконец.
- Нет. Какую Прасковью Ивановну?
- А булочницу?
- А, да, булочницу. Видал; толстая такая.
- Важная женщина. Она той-то, вашей-то, родная тетка.
- Тетка?
- А вы не знали?
- Нет, не знал.
- Эх...
Онисим из уважения к барину не досказал своей мысли.:
- Вот бы вам с кем познакомиться.
- Что ж, я, пожалуй, не прочь.
Онисим одобрительно поглядел на Ивана Афанасьича.
- Но для чего, собственно, мне с ней знакомиться? - спросил Петушков.
- Эвона! - спокойно возразил Онисим. Иван Афанасьич встал, походил по комнате,, остановился перед окном и, не оборачивая головы, с некоторым замешательством произнес:
- Онисим!
- Чего-с?
- А не будет ли мне несколько, знаешь, неловко этак с бабой, а?
- Что ж, как знаете...
- Впрочем, я это только так. Товарищи могут заметить;
все оно как-то... Впрочем, я подумаю. Дай-ка мне трубку... Так что ж она,- прибавил он после небольшого молчания,- Василиса-то, говорит, что, дескать...
Но Онисим не желал продолжать разговор и принял обычный угрюмый вид.
IV
Знакомство Ивана Афанасьича с Прасковьей Ивановной началось следующим образом. Дней через пять после разговора с Онисимом Петушков отправился вечером в булочную. "Ну,- думал он, отпирая скрипучую калитку,- не знаю, что-то будет..."
Он взошел на крыльцо, отворил дверь. Пребольшая хохлатая курица с оглушительным криком бросилась ему прямо под ноги и долго потом в волнении бегала по двору. Из соседней комнаты выглянуло изумленное лицо толстой бабы. Иван Афанасьич улыбнулся и закивал головой. Баба ему поклонилась. Крепко стиснув шляпу, Петушков подошел к ней. Прасковья Ивановна, по-видимому, ожидала почетного посещенья: платье ее было застегнуто на все крючки. Петушков сел на стул; Прасковья Ивановна села против него.
- Я к вам, Прасковья Ивановна, более насчет...- проговорил наконец Иван Афанасьич - и замолк. Судороги подергивали его губы.
- Милости просим, батюшка,- отвечала Прасковья Ивановна нараспев и с поклоном.- Всякому гостю рады. Петушков немного приободрился.
- Я давно, знаете, желал иметь удовольствие с вами познакомиться, Прасковья Ивановна,
- Много благодарны, Иван Афанасьич.
Настало молчанье. Прасковья Ивановна утирала себе лицо пестрым платком; Иван Афанасьич с большим вниманием глядел куда-то вбок. Обоим было довольно неловко. Впрочем, в купеческом и мещанском быту, где даже старинные приятели не сходятся без особенных угловатых ужимок, некоторая напряженность в обращении гостей и хозяина не только не кажется никому странной, но, напротив, почитается совершенно приличной и необходимой, в особенности при первом свиданье. Прасковье Ивановне понравился Петушков. Он держал себя чинно и добропорядочно и притом все же был человек не бесчиновный.!
- Я, матушка Прасковья Ивановна, очень люблю ваши булки,- сказал он ей.
- Тэк-с, тэк-с.
- Очень хороши, знаете, очень даже.
-Кушайте, батюшка, на здоровье, кушайте. С нашим удовольствием.
- Я и в Москве не едал таких.
- Тэк-с, тэк-с.
Опять настало молчанье.
- А скажите, Прасковья Ивановна,- начал Иван Афанасьнч,- это у вас ведь, кажется, племянница живет?
- Родная племянница, батюшка.
- Что ж она, как... у вас?..
- Сирота, так и держим-с.
- И что ж она, работница?
- Ра-аботница, батюшка, ра-аботница. Такая работница, что и... и... и!.. Как же-с, как же-с.
Иван Афанасьич почел за приличное не распространяться более насчет племянницы.
- Это у вас в клетке какая птица, Прасковья Ивановна?
- А бог ее знает. Птица.
- Гм! Ну, а впрочем, прощайте, Прасковья Ивановна.
- Просим прощения вашему благородию. В другой раз милости просим. Чайку откушать.
- С особенным удовольствием, Прасковья Ивановна. Петушков вышел. На крыльце ему попалась Василиса. Она засмеялась.
- Куда вы это ходить изволили, голубчик мой?-сказал Петушков не без удальства.
- Ну, полноте, полноте, балагур, шутник вы этакой.
- Хе, хе. А письмецо мое изволили получить? Василиса спрятала нижнюю часть лица в рукав и ничего не отвечала.
- И на меня уже не гневаетесь?
- Василиса! - задребезжал голос тетки,- а, Василиса!
Василиса вбежала в дом. Петушков отправился восвояси. Но с того дня он часто стал ходить к булочнице, и недаром. Иван Афанасьич, говоря слогом возвышенным, достиг своей цели. Обыкновенно достижение цели охлаждает людей, но Петушков, напротив, с каждым днем более и более разгорался. Любовь-дело случайное, существует сама по себе, как искусство, и не нуждается в оправданьях, как природа, сказал какой-то умный человек, который сам никогда не любил, но отлично рассуждал о любви. Петушков страстно привязался к Василисе. Он был счастлив вполне. Его душа согрелась. Понемногу перетащил он весь свой скарб, по крайней мере все чубуки свои, к Прасковье Ивановне и по целым дням сидел у ней в задней комнате. Прасковья Ивановна брала с него за обед деньги и пила его чай, следовательно не жаловалась на его присутствие. Василиса привыкла к нему, работала, пела, пряла при нем, иногда молвила с ним слова два; Петушков поглядывал на нее, покуривал трубочку, покачивался на стуле, посмеивался и в свободные часы играл с нею и с Прасковьей Ивановной в дурачки. Иван Афанасьич был счастлив... Но на земле нет ничего совершенного, и как ни малы требованья человека, судьба никогда вполне не удовлетворит его, даже испортит дело, если можно... Ложка дегтю попадет-таки в бочку меду! Иван Афанасьич испытал это на себе. Во-первых, со времени своего переселения к Василисе Петушков еще более раззнакомился с своими товарищами. Он видал их только в необходимых случаях и тут, для избежания намеков и насмешек (что, впрочем, не всегда ему. удавалось), принимал отчаянно суровый и сосредоточенно-запуганный вид зайца, который барабанит посреди фейерверка. Во-вторых, Онисим не давал ему покою, потерял всякое к нему уважение, ожесточенно преследовал, стыдил его. В-третьих, наконец... Увы! Читайте далее, благосклонный читатель.