— Они празднуют, — сказала им Норри. — Мы шли по улицам сюда, Люси, тебе нужно это тоже увидеть. Все снаружи, празднуют конец тенегримов.
Я сжала ее руку.
— Норри, леди Илейн…
Я не смогла рассказать, как она умерла, как я держала ее холодную руку, как я накрыла ее лицо своим платком, а потом ее унесли стражи.
— Знаю, — сказала Норри. — Мне очень жаль ее и тебя. Но посмотри, Люси. Посмотри, что ты сделала. Ты освободила королевство. Она бы тобой гордилась.
Может, нет. Но я смотрела на сияющий город, и это меня успокаивало.
— Слушайте, — сказала всем Норри.
Толпа на крыше притихла. А потом я услышала из города музыку, поднимающуюся до небес.
— Они поют, — сказала я.
— Поют от радости, — Норри обняла меня. — Ты гордишься?
Еще несколько дней я провела в Тауэре, но не как узница, а как почетная гостья короля. Это было радостью, да, но и грузом, ведь он хотел, чтобы я была рядом, пока он приводил королевство в порядок. Когда я была не с ним, я проводила время, окруженная придворными. Я едва видела Ната. Но на четвертую ночь мы смогли побыть одни, оставшись в комнате Пенебригга.
— Как он? — спросила я.
— Врачи говорят, что опасности нет, — Нат смотрел на спящего Пенебригга. — Конечно, его голова все еще болит, а на сращивание лодыжки уйдут недели. Но он говорил нормально днем.
— Это хорошо, — сказала я.
— А твоя крестная? — спросил он.
— Завтра похороны, — было больно думать об этом, но не только потому, что леди Илейн умерла, а потому что меня все еще ранило, что она соврала мне. Но я хотела выразить свое почтение ей. Она все равно помогла мне стать сильнее, она была права во многом, даже если я не все это принимала. — Мы не сообщали многим. Так что людей много не будет.
— Если хочешь, я приду, — сказал Нат.
Я удивленно посмотрела на него.
— Ты не должна быть одна, — сказал он.
— Ты очень добрый, — медленно произнесла я. — Но, думаю, мне нужно пойти одной, — мне было сложно справляться с чувствами в обществе, особенно, если это был Нат.
— Понимаю, — сказал Нат, хотя по глазам было видно обратное.
Молчание между нами стало напряженным. Я встала уходить и склонилась, чтобы поправить одеяла Пенебригга.
Нат испуганно посмотрел на меня.
— Твой камень!
Кулон выскользнул из-под платья, рубин свободно повис. Я покраснела. Я не хотела, чтобы кто-то видел его так близко, особенно, Нат с его острым взглядом.
— Он не сияет, — сказал он.
— Прошу, не говори, — попросила я, спрятав камень, — не говори никому.
— Но почему…? — я увидела, как он все понимает. — Он сломан?
— Тише! Никто не должен знать.
У меня не было столько врагов, как боялась леди Илейн, они не были такими сильными, но за последние дни я поняла, что они все же есть. Не вся знать была рада плану короля восстановить парламент и другие свободы, и они винили в его поступках меня. Другим придворным просто не нравилась магия. Они верили, что я сильна, потому не нападали открыто. Но это могло измениться, если они поймут, как я слаба.
Я была уверена, что гримуар соврал об уничтожении моего рубина. Сначала я заметила только трещинку. А позже вечером, когда радость превратилась в усталость, я поняла, что вес изменился, камень стал легким, как ракушка. Осмотрев камень, я с ужасом поняла, что гримуар не соврал: трещина была маленькой, но проходила через сердце рубина. Магия камня вытекла, свет пропал. Теперь он был мутным, как камень леди Илейн.
Чтобы избежать неловких вопросов, возможно, стоило принять камни, что предлагал мне король, и носить один из его рубинов, там был один правильного размера. Но Нат все равно заметил бы подмену. А мой камень, хоть и треснутый, был единственной вещью, оставшейся мне от мамы. В нем уже не было сил, но я не могла бросить его. Потому я могла лишь скрывать его, и пока что стратегия работала.
Нат понизил голос, но не сменил тему.
— Хочешь сказать, что ты больше не можешь творить Проверенную магию?
— Хуже, — я не хотела ничего говорить, но что-то во мне требовало сказать ему правду. — Я не могу применять и Дикую магию.
— Что?
— После того, как я разрушила гримуар, я не услышала ни единой ноты.
Снимала я камень или нет, а тишина оставалась. После четырех дней без музыки я боялась, что она ушла навеки.