Генерал в своем кругу любил говорить, что неуемный изобретатель может принести хлопот больше, нежели кавалерийская дивизия тевтонов, и потому обыкновенно перепоручал изобретателей Артиллерийскому Комитету. Каких только предложений не поступало от энтузиастов пушечного дела — начинять снаряды жидким воздухом и таким образом превращать врагов в ледяные изваяния посреди знойного лета; использовать синильную кислоту и переморить неприятелей, как крыс на элеваторе; брать от американских зверьков скунсов особые зловонные выделения и посылать их посредством тяжелой артиллерии на чужие позиции, сея среди врага ужас и смятение — много, много идей проклюнулось в головах восторженных патриотов, уютно мечтавших вдали от окопов. Эта война прекрасно обойдется обыкновенными снарядами, считал генерал, лишь бы их было достаточно. По три тысячи на ствол.
К тому же Пшемысльский, несомненно, был поляком, а к полякам у Кузьмина-Караваева отношение было сложное — его родной дядя служил под непосредственным началом печально известного Муравьева-вешателя. Но Ольминскому, тоже поляку по происхождению, отказать он не мог — капитан кровью доказал верность России, и, потеряв в Галиции левую ногу, продолжал службу, разумеется, уже не на фронте.
В назначенное время капитан прибыл в сопровождении невзрачного, сразу не понравившегося главному инспектору артиллерии субъекта. Держался изобретатель — рыжеватый господин лет тридцати — развязно, даже нагло. Начал Пшемысльский с того, что предрек гибель артиллерии: его изобретение-де позволит защитить любое место — окоп, штаб, крепость, или даже страну от снарядов и пуль так, как не защитит самый надежный блиндаж. Пушек больше нет! И винтовок тоже! И кавалерия с пехотой станут бесполезны, стоит только широко применить его, Пшемысльского, изобретение. Вернее, не Пшемысльского, а Пшемысльского и Шмидта — свое открытие, без лишней скромности эпохальное открытие, он, Казимир Пшемысльский сделал вместе с братом Генрихом Шмидтом, сводным братом. Пусть пан не беспокоится, он, Казимир Пшемысльский не сумасшедший, любая гениальная идея поначалу кажется невероятной, достаточно вспомнить великого Коперника. Но он не будет сейчас вспоминать Коперника, а просто покажет свое изобретение.
И — показал. Из саквояжа, с которым обыкновенно провинциальные доктора ходят к пациентам, он достал толстый и тяжелый кабель, покрытый гуттаперчей. От кабеля тянулся провод потоньше и изобретатель, не спросясь хозяина, подсоединил провод к розетке — генерал был совсем не чужд прогрессу и давно электрифицировал кабинет.
Пшемысльский уложил кабель вокруг себя и щелкнул переключателем, после чего сообщил окружающим, что теперь он практически неуязвим — никакая сила не способна преодолеть защитный барьер.
Генерал пожалел о потраченном времени, но капитан Ольминский протянул ему три шара — деревянный, железный и свинцовый и предложил первым бросить их в изобретателя.
Генерал попросил уволить его от подобных упражнений. Тогда капитан невозмутимо размахнулся и с силой пустил один за другим три шара в улыбающегося Пшемысльского.
Ни один из шаров цели не достиг. Они упали вниз, на кабель, упали и лежали недвижно, будто приросли к гуттаперчевой трубке.
Изобретатель отключил защитный круг, шары покатились по полу. Капитан поднял их и вновь предложил его превосходительству попробовать — после того как изобретатель опять замкнул цепь.
На этот раз Кузьмин-Караваев отказываться не стал. Чувство человеколюбия заставило его выбрать деревянный шар, размером с райское яблочко, да и бросил он легонько — но шар упал вниз так, как ему полагалось падать согласно Аристотелю — отвесно, а не по параболе. Железный шарик он бросил сильнее, а свинцовый уже изо всех сил. Результат прежний — ни один из шаров цели не достиг.
Изобретатель торжествовал. То есть виду он не подавал, держался просто, но демонстрация явно придала ему уверенности.
Вернув таинственный защитный кабель назад в саквояж, пан Пшемысльский перешел к сути. Поначалу начал рассказывать о своих семейных делах. Мол, до войны они с братом жили в Лемберге. То есть во Львове. Мама его, в девичестве Ягужинская, происходит от знатной польской фамилии. Первый раз она вышла замуж за инженера Шмидта, и от Шмидта у нее родился Генрих, его старший брат. Увы, отец Генриха, герр Шмидт умер, когда Генриху было два месяца. Взорвался паровой котел, а герр Шмидт оказался рядом — он был управляющим на фабрике. Мать через три года вышла замуж за Януша Пшемысльского, совладельца той самой фабрики. Нет, пан, то не пустяки, он не зря рассказывает. Причина в том, что Генрих считает себя немцем, а он, Казимир Пшемысльский — чистокровный славянин. И потому Генрих сочувствует в войне Германии, а он, Казимир, всей душою и сердцем предан России. Как и для всех братьев-славян, война эта для него — Вторая Отечественная. И потому открытие он хочет передать России — защитить ее народ, ее солдат, ее города от варварских тевтонских обстрелов. Но увы, он не может отрицать тот прискорбный факт, что Генрих Шмидт настроен иначе и со дня на день обратится — если уже не обратился — к представителям германского командования с аналогичным предложением: приобрести открытие, позволяющее сделать германскую и австрийскую армии неуязвимыми для пуль и снарядов.