Вот молодость: Латинский здесь квартал,
Здесь вечные глаза прекрасной правды;
Как пред отплытием когда-то аргонавты —
Шумит народ: последний час настал,
Пора, пора, — наука клад открыла,
Пусть разум сердца будет у правила!
Довольно мне. Мне б донести домой
Нетронутым легчайшее терпенье:
И небо тихое, и сердца зной,
И счастья трудного мгновенье…
О, пусть ведут от гибели и муки
Все те же, человеческие, руки!
«Взволнованы враждебным бытием…»
Взволнованы враждебным бытием,
Жестокостью наполнено волненье:
Нам жаль людей, их умных рук творенья,
Когда людей мы братьями зовем;
Не может быть, что солнце для войны
Весной звенит в разноплеменных странах,
Чтобы земля чудес сгорала в ранах,
Как человек распятый без вины;
Не может быть, чтоб каждый здесь урод
Войною праздновал свой день рожденья, —
Чтобы народ рукою наважденья
В своей крови топил другой народ;
Чтоб страхом бились звуки в голосах,
Вдруг одичалые, как в день вчерашний,
Когда бежал, обманутый и страшный,
На брата брат, со смертью и в глазах.
Еврею
Мерцая солнечным виденьем
У скал горючих и воды,
Под снежно-розовым цветеньем
Растут Израиля сады.
По городам простерты сети
Цивилизаций, но вблизи —
Все те же ослики, и дети
Шумят в божественной грязи.
Ресницы их пречудно длинны
И взоры древние горят, —
О них библейские былины
Псалмами в храмах говорят.
На холмах ночь в прохладе млеет,
Она — как сон веков святых,
И ветер звездный тихо веет
Для добрых, мудрых и простых.
О, близок день такого света,
Когда народы — твой и мой,
По слову вечного Поэта, —
Сольются радостью земной.
Но помни, помни, к испытанью
Еще не кончены пути:
В дороге к счастью и свиданью
Нам надо братьями придти.
Непокорность
Опять бедою стерты сроки
Освобожденья, и в бреду
Мы только знаем день высокий,
Как дети райские в аду.
Но не отступим мы от света:
В опустошающей тоске
Его в нас огненней примета…
И, как в пустыне на песке,
Нас гордое томится племя,
И бьется счастье так в плену,
Что мы пройдем сквозь тьму и время
В обетованную страну.
Ночью
По морю в ночь ушли морские дали,
Мерцание рыбачьего огня
Едва горит. Цикады перестали
Давно уже шуметь вокруг меня.
Вот только что здесь было голубое
Сияние на близких небесах,
Казалось мне — желание любое
Для всех лежит на солнечных весах.
И не земля виденьем обманула, —
Как сердце для борьбы она сама, —
Я услыхал среди земного гула —
Звенела ночь, как вечная зима.
Она простерлась жадной и холодной —
Стихийная, — чтоб на земле большой
Нигде бы не была душа свободной
И любящею не была душой.
«Над миром прелести природной…»
Над миром прелести природной,
Где вечность гибелью полна,
Где свищет силою голодной
Стихии темная волна,
Желанный образ человека
Мерцает знойною мечтой
Всегда — от века и до века —
В улыбке детской и простой.
И он тогда к свободе бьется
В руках трущобной суеты,
И кажется, что отзовется
На зов уверенный, как ты —
Когда взволнована ты встречей
Среди толпы, в хваленом зле,
С огромной, верной, человечьей
Душою, на чужой земле.