Выбрать главу

В центре разрушенного лагеря на лошади сидит человек. Сперва Лэйку кажется, что это предводитель солдат, однако воин выглядит иначе, нежели остальные пришельцы. У него смуглая кожа и темные волосы; он скорее похож на динех, чем на захватчиков. И все же он определенно один из них — на нем такие же доспехи, и еще этот воин умеет колдовать. Вообще-то Лэйк не верит в магию, но трудно отрицать ее существование, когда на твоих глазах человек выпускает из руки молнию. Белый свет ударяет в небеса и выгибается громадным куполом, который закрывает собой все пространство лагеря. На миг Лэйку кажется, что магия причиняет всаднику боль: на его лице появляется странная, болезненная гримаса. Но у людей нет ни времени, ни желания думать об этом, потому что вокруг лошади сгрудились дети, связанные белыми лучами. Беспомощные, они пребывают в полной власти всадника-колдуна.

— Слишком поздно! — Йиске удалось услышать слова Мелисенды лишь потому, что их донес ветер.

Внизу растерзанная армия альянса зализывала раны и хоронила своих мертвых. Завеса черного дыма тянулась от Дурганти в сторону пропасти, закрывая первую секцию Аон Кранна. Когда они подлетели ближе, Йиска сумел разглядеть на мосту сожженные и до сих пор горящие тела. Даже на такой высоте до них доносился запах паленого мяса, и индеец закашлялся, поспешно зажав ладонью нос и рот.

Спустившись пониже, Йиска и Мелисенда были ошеломлены неожиданной тишиной, царящей в огромном лагере. В дыму смутно виднелись шоретские кресты и слышался стук молотков, похожий на далекие выстрелы.

— Я хотела предупредить их, что помощь идет, — растерянно прошептала Мелисенда. — Но мы опоздали. Битва уже закончилась.

Никто не движется. Все это напоминает Лэйку сцену из фильма — какого-то вестерна. Его истерзанный рассудок не может понять, какого именно. А со стороны входа в пещеру Мумии раздается голос:

— Отпусти их, Горза. — Этот голос — женский.

Казалось; после всего, что повидал Лэйк, его уже ничем не удивить. Однако он судорожно сглатывает и оборачивается к пещере.

Первое, что он замечает: Родни по-прежнему танцует. Создается впечатление, что сичей просто не может остановиться. Его движения стали медленнее, словно у орла устают крылья… Может быть, он подлетел слишком близко к Солнцу?

А затем Лэйк видит женщину. Она — одна из них, такая же белокурая и светлокожая, да только восседает верхом на слоне. Нет, это не слон, он покрыт шерстью… Вылитый мамонт! Самый настоящий мамонт белого цвета.

Горза смеется — и уж вот это действительно похоже на фильм: из его горла вырывается воистину демонический хохот.

— Фереби Везул, что ты здесь делаешь? Это не твоя битва. Ступай домой.

— Только вместе с тобой, проклятый убийца.

Женщина съезжает вниз по склону холма. Это только кажется, что мамонт движется медленно, на самом же деле каждым шагом он покрывает огромное расстояние. Теперь все взоры обращены на пришелицу по имени Фереби Везул.

Слышится странный свист — звук огромных крыльев, с невероятной скоростью рассекающих воздух. Снег взвихряется и бьется о магический барьер, созданный Горзой. Конь Горзы испуганно ржет, и ему вторят прочие лошади. Горза поднимает глаза… С небес пикирует громадный орел. Орел сичея. Он несется прямо на Горзу, издавая резкие высокие клики так, что весь каньон наполняется звенящим эхом. Яркая вспышка света ослепляет глаза — орел врезается в купол. Кажется, это ему не вредит, и огромная птица несется дальше. Горза проворно соскакивает с коня и уворачивается от смертоносных когтей, однако орел неимоверно быстр и ловок. Птица хватает Горзу, вздергивает его в воздух и устремляется вверх. Тем временем колдун кричит:

— Убейте их! — и уже невозможно посмотреть, что с ним происходит, потому что битва разгорается с новой силой.

Только на этот раз все иначе. Духи мира динех явились, чтобы спасти их, — другого объяснения нет, по крайней мере для Лэйка. Он отталкивает своим шестом человека без кожи. Тварь отпрыгивает в сторону и идет по кругу, изыскивая бреши в его обороне. Миг — и монстр кидается вперед, протягивая к нему руки. Лэйк вскрикивает от страха, но тут появляется медведь. Он хватает бескожего и просто-напросто отрывает ему голову, оставив изуродованное тело корчиться на земле. Жуткое, отвратительное зрелище, однако у Лэйка нет времени ужасаться. Он спешит к детям.

На бегу Лэйк видит иных духов-хранителей — волков, которые набрасываются на тварей, одну за другой повергая их на землю.

Шореты кидаются к связанным пленникам, стремясь выполнить приказ Горзы — не важно, какой ценой. Некоторые из них выхватили мечи, другие колеблются, не решаясь убивать детей. К счастью, Лэйк не единственный, кто спешит на помощь: по снегу несутся двое медведей, и женщина верхом на мамонте тоже направляется туда. Там и тут возникают стычки, и динех приходится туго. Лэйк видит на снегу неподвижное тело и резко останавливается, узнав своего старого школьного товарища. Кровь сочится из раны на груди, а глаза медленно стекленеют.

— Юджин? — шепчет Лэйк. — Юджи…

— Дэйв. Помоги Шари… мой ребенок… помоги…

Лэйк мчится дальше. Он добегает до солдат как раз в тот момент, когда первый из них замахивается мечом на детей.

Одну девочку уже не спасти. Она коротко, отчаянно вскрикивает и валится на снег, пятная его алым… Лэйк до сих пор не может поверить, что человек осмелился сделать подобную вещь.

— Мразь! Подонок! — рычит он и кидается в драку, размахивая своим несколько укоротившимся шестом. Воины зарубили бы его, но тут подбегают медведи, Фереби и динех.

Все происходящее после помнится Лейку невнятно. Перед глазами стоит кровавая пелена. И пусть они победили — Лэйк никогда уже не будет прежним. Он очнется на следующее утро, вспоминая только искаженное болью лицо одного из шоретских воинов, которому он всадил в живот где-то подобранный меч. Каждое утро он будет мыться под душем так, будто кровь до сих пор на нем, скребя кожу до красноты и зуда. И никогда в жизни ему не забыть ту маленькую девочку с тугими коротенькими косичками.

Его сердце разбито — просто пока еще Лэйк не знает об этом…

Битва закончилась, и на каньон снизошла тишина. Только Лэйк все еще ищет, кого бы убить. Какая-то девушка подходит к Лэйку, берет его за руку и что-то мягко говорит ему. (Лэйк понимает: он выглядит как безумец.) У девушки странный акцент. Она ведет Лэйка к Рене и Милли Таллоак, которые наперебой кидаются обнимать и целовать его, словно он только что вернулся из долгих и дальних странствий. А ведь он нигде не был…

Они хлопочут вокруг него, и, если честно, Лэйк не возражает. Рене стирает кровь влажным жестким полотенцем, и постепенно к нему возвращаются чувства. Он обводит взглядом лагерь. Здесь собрались все динех, а с ними и духи-защитники. Дети нерешительно трогают их мех и перья. Огромный медведь укачивает маленького мальчика, покуда его мать сидит рядом и плачет.

А обездоленные родственники и друзья ищут и обмывают тела павших…

— Мама, где сичей? — Это первый вопрос, который задает Лэйк.

Мелисенда и Йиска были потрясены опустошением, воцарившимся в лагере альянса. Они приземлились в самой его середине, но к ним никто даже не подошел. Несколько минут они стояли в грязи, растерянно озираясь по сторонам.

— Неужели Туланн и тан Сигрид погибли? — спросил Йиска. Мелисенда пожала плечами:

— Все может быть. Пойдем поищем кого-нибудь.

В скором времени им на глаза попался роскошный шатер Туланна. Несмотря на беспорядок в лагере, здесь возле входа стоял часовой.

— Так, уже лучше, — пробормотала Мелисенда. — Эй, ты! Мы должны повидать императора. Дело чрезвычайной важности. Я — эмиссар Совета Темы.

Впрочем, эти слова, очевидно, мало что значили для часового. Он лишь пожал плечами.

— Император велел не беспокоить.

— Впусти их, болван! — донесся из шатра хрипловатый голос. Затем последовал приступ кашля. Часовой посторонился, и Йиска с Мелисендой вошли внутрь.

В центре шатра в кресле сидел человек. Он был обложен подушками и держал в одной руке кубок с вином, а другой пытался поплотнее запахнуть одеяло на груди. Его лицо было сильно обожжено — брови и ресницы исчезли, а остатки волос торчали на голове клочьями. Пепел и грязь покрывали одежду, руки были сплошь в ожогах. Человек проследил за взглядом Йиски и опустил глаза, посмотрев на собственные кисти так, словно видел их впервые.