II.
К нам поступила новая горничная Даша. Это была высокая, сильная, очень здоровая девушка, которая уверенно шла, быстро работала и смело отвечала. На кухне она чувствовала себя хозяйкой, и люди, входящие в рыжую дверь, кланялись ей.
Однажды, в необычное время, холодным осенним вечером, пришел водовоз. Я подивился; его приходу, тем более, что он был одет не по обычному. На нем было теплое пальто и черная шапка; нельзя было узнать, что он целый день возил воду. Он даже не взглянул на каракули, исписанные мелом вдоль косяка, как будто не он их выводил и подсчитывал. Я остался в кухне возле плиты, где вечером всегда было так удивительно тепло.
Водовоз сказал:
-- Здравствуй, Даша.
Девушка ответила:
-- Здравствуйте-от.
Мне показалось, что она сердится на водовоза. Тот произнес:
-- Сегодня холодно. Начинается зима.
-- Не моя вина, что холодно, -- ответила Даша.
Водовоз подождал, потом без приглашения сел.
-- Он велел сказать, что возьмет тебя без всего. Не нужно ему денег.
Даша пожала плечами и с грохотом передвинула кастрюлю.
-- Он говорит, -- продолжал водовоз, как бы чувствуя себя поощренным этим грохотом, -- пусть твои триста рублей останутся у тебя. Тебе они пригодятся. А свадьбу, говорит, хоть через неделю. Мне-то все равно, но, как он просил передать, я и передаю.
Даша, не взглянув на гостя, как будто обращаясь к стенам, ответила:
-- Скажи твоему брату, чтобы оставил меня в покое. Шестой раз говорю.
-- Так, -- сказал водовоз и кивнул головой, -- действительно, шестой.
Через минуту он начал снова:
-- Мне-то все равно, но жалко парня. Очень ты ему нравишься. Как же будет?
Даша проворчала что-то в роде "дуралей", но водовозу удобно было показать, что он не расслышал.
-- Может, ты и не собираешься выходить замуж, -- насмешливо проговорил водовоз, -- верно нравится в девках остаться?
-- Собираюсь, нет ли, -- ответила Даша, -- а только разговаривать не о чем.
Она сделала вид, будто водовоз давным-давно ушел, засучила рукава и принялась греметь посудой.
-- Жалко мне брата, -- произнес водовоз и поднялся. -- Вот и все. Я сказал ему: если женишься, дам тебе пятьдесят рублей, очень мне понравилась. Шестьдесят дам, -- сказал он и махнул рукой. -- Куда старику деньги? Вот у тебя своих денег будет триста шестьдесят рублей. Лавку открыть можешь.
-- Даша ответила среди грома и треска посуды:
-- Не надо мне денег.
-- Не на-до? -- усмехнулся водовоз. -- Ха! Я шестнадцать лет работал, покамест шестьдесят рублей скопил. Не надо...
-- Он повременил, чтобы Даша еще что-нибудь сказала, но она молчала.
-- Я пойду, -- произнес он и опять покачал головой. -- Беспокоить не будем. Извините.
Он сделал два шага и у самых дверей сказал:
-- Если лавку открыть, то через пять лет вы богачами будете. Мой брат так пишет, как, может быть, ксендз не напишет. Книги заведет и листы, так ни одна копейка не пропадет. Ведь ты знаешь, что ему платят деньги, если кому-нибудь письмо напишет, или прошение, или что другое. В прошлом месяце он написал прошение купцу в акцизное ведомство, так через неделю все исполнилось, разрешили, как надо -- вот! Если бы его смолоду в академию определить или куда в университет, так первый человек был бы. Сердце у него чувствует... особенно...
На это Даша все же ничего не ответила, и водовоз ушел.
Я начал смотреть на Дашу новыми глазами. Мне казалось, что она все время притворяется. В ней странная, необъяснимая сила; она зла, своенравна, всех презирает... Неизвестно для чего она служит у нас, убирает, моет посуду. По всей вероятности, она дочь какого-нибудь очень важного человека...
Я стал перебирать в уме: чьей дочерью она могла быть? Может быть, судьи? Или даже полицеймейстера? А, может быть, генерала Суллержицкого? Генерал Суллержицкий казался наиболее подходящим: она даже похожа на него. Какая же причина заставляет ее скрываться, носить простое платье и не ночевать дома у своего богатого отца-генерала?
Простой девушкой она не могла же быть. Почему же в таком случае она отказалась выйти за брата водовоза "писателя", который умеет сочинять такие удивительные прошения и у которого, если бы он открыл лавку, не пропала ни одна копейка. И от шестидесяти рублей? Подумать только: шестьдесят рублей!..
Я внимательно и волнуясь следил за ней. Быть может, по ночам, когда все в доме засыпают, она переодевается в другое белое платье и уходит к отцу. И за углом ждет ее адъютант Вирхов, тот самый, который в прошлом году на катке сломал себе ногу?..
Однажды вечером я долго не засыпал, тревожимый этими неразрешимыми вопросами. В доме было тихо. За окном стояла холодная ночь со снегом, непонятными шорохами и высокими, теперь страшными деревьями. Я боялся темноты и старался не думать о ней. Я прислушивался: мне казалось, что в кухне что-то происходит. Нежно долетал голос Даши, словно она советовалась с кем-то, -- вероятно, насчет того, какое платье надеть, -- решил я.