"Теперь я все знаю", -- подумал я и соскочил с кровати. Сделалось еще страшнее; за мной следила черная ночь и в ней где-то был спрятан Бог.
"Что ж я Ему такого сделал? Кажется, ничего особенного", -- хитря убеждал я кого-то, прикидываясь скромненьким и смирненьким, а сам все ближе подвигался по коридору.
Кухонная дверь была полуоткрыта; желтый свет, казавшийся мне теплым, проникал в коридор. Я приник к двери и стал слушать.
Ничего интересного, к разочарованию своему, я не услышал. Даша совсем не переодевалась, а спокойно сидела на табуретке у стола и беседовала со старой женщиной, которая продавала нам куриц. Обе пили чай в прикуску, без блюдечек, и не было заметно, чтобы Даша думала об адъютанте Вирхове, ожидающем за углом.
-- Вот, милая, -- говорила старуха, -- пусть он к Пасхе приедет.
-- Не знаю, -- смущенно ответила Даша.
Ее лицо горело и глаза странно блестели.
-- К Пасхе все устроится, Бог даст.
-- Ах, -- отозвалась Даша.
-- Денег у него нет, но работа всегда найдется. Теперь, говорят, шоссе класть будут на восемнадцать верст.
-- Шоссе, -- задумчиво повторила Даша.
-- Ты видела его осенью, тогда он был простой каменщик. Теперь -- староста. Староста почти в два раза больше получает.
-- Надо ему написать, чтобы приехал, -- сказала Даша и радостно закрыла руками свое розовое зардевшееся лицо.
Старуха, как мать, погладила ее по черным волосам.
-- Ну, ну... что уж... известно... -- бормотала она и краем грязного передника залезла в глаз и вытерла слезу. -- Пусть писатель напишет. Он хорошо напишет.
Даша подняла голову и нахмурено задумалась. Видимо, ей не хотелось, чтобы "писатель", брат водовоза, узнал ее тайну. Но потом усмехнулась и тряхнула волосами.
-- Вот когда пожалеешь, что не умеешь писать, -- сказала она и прижимала сильные руки к груди. -- Я так бы написала, что он бегом прибежал бы.
-- Прибежит и так, -- ласково улыбнулась старуха и, отвернув передник, спрятала в глубокий карман своей грязной юбки кусочек недогрызенного сахару.
III.
С генералом Суллержицким и адъютантом Вирховым, ожидающим за углом, пришлось распроститься. Тайна, думалось мне, исчезла, и дело объяснилось очень просто: Даша хочет выйти замуж за какого-то рабочего, который живет в другом городе и к Пасхе приедет сюда строить шоссе. Ей нравится рабочий и не нравится брат водовоза, хотя он и сочиняет прошения в акцизное управление. Что же здесь таинственного?
Даша почти перестала меня занимать. Я думал только: позовут меня с матерью на эту свадьбу или не позовут? Также интересовал брат водовоза: каков из себя этот удивительный человек?
Через несколько дней в холодное утро, когда плита еще не была топлена и в кухне было неуютно и сумрачно, я увидел его.
Это был небольшой тихий человек, одетый в длинное коричневое летнее пальто. Борода покрывала лицо кустиками и так, что между щеками и подбородком было свободное пространство. Я подумал, что человечек приклеил себе бороду, чтобы быть похожим на писателя Гаршина, чей портрет я однажды видел в иллюстрированном журнале. Маленькие глазки человечка как будто косили, часто мигали и нижние веки были красны.
Он стоял у кухонного стола, перед ним был пузырек чернил и перо, оклеенное лиловой бумагой. Даша сидела на табурете, скрестив розовые, сильные руки. Старуха поместилась в углу и вздыхала. Две корзины, в которых находились глупые курицы, тупо мигавшие тусклым веком, стояли перед ней на полу.
-- Вот, -- сказала старуха Даше, -- он тебе напишет, что надо.
Писатель поднял лиловое перо на свет, косыми глазами осмотрел его и проговорил:
-- Я могу написать за десять копеек, за пятнадцать и за двадцать пять. Бумага твоя.
Старуха громко вздохнула. Даша положила перед ним листик почтовой бумаги, на котором уже было большое масляное пятно.
-- Какая разница? -- спросила она деловито.
Брат водовоза уткнул острие пера в ноготь большого пальца левой руки.
-- Разница такая, -- ответил он. -- За десять копеек можно написать только то, что нужно, и поклон. Больше одной страницы за десять копеек я не пишу. А если за пятнадцать -- второй разряд, -- то уже прибавляется немножко поэзии.
-- Чего? -- спросила Даша.
-- Поэзии, -- пояснил писатель, -- что, например, на сердце. Дух.