Довольно долгое время добиться этого никак не удавалось. Кларендон, стоявший тогда во главе правительства Карла, почитал ее опрометчивый поступок (хоть а внушенный чувствами, которые человеческое сердце может до некоторой степени извинить) предумышленным нарушением восстановленного в Англии мира и спокойствия, ибо он возбудил сомнения и страхи люден, которые должны были опасаться последствий того, что в наше время называется реакцией. Но, с другой стороны, важные заслуги знаменитого рода Дерби, достоинства самой графини, память о ее доблестном супруге, а также весьма своеобразные обстоятельства, выводившие этот случай за пределы обычного судопроизводства, — все это говорило в ее пользу. Кончилось тем, что в наказание за смерть Кристиана был определен большой штраф, исчислявшийся, как мы полагаем, несколькими тысячами фунтов, — сумма, которую с большим трудом взыскали с разоренных поместий молодого графа Дерби.
Глава VIII
Мой край родной, прости!
Байрон note 11
После отъезда сэра Джефри и графини Дерби из замка Мартиндейл леди Певерил провела несколько часов в сильной тревоге, особенно когда она узнала, что майор Бриджнорт, за передвижениями коего она велела тайно наблюдать, с вооруженным отрядом всадников отправился на запад вслед за рыцарем.:
Наконец Уитекер, вернувшийся с поклоном от сэра Джефри и рассказом о его схватке с майором Брнджнортом, уверил ее в безопасности мужа и графини.
Леди Певерил с содроганием подумала, как близко было возобновление междоусобий; благодаря бога за спасение мужа, она невольно беспокоилась о последствиях его ссоры с майором Бриджнортом. Теперь их семейство лишилось старинного друга, доказавшего им свое расположение в несчастье, когда дружба подвергается самому тяжелому испытанию, и ей пришло в голову, что, раздраженный всем происшедшим, Бриджнорт может превратиться в докучливого и даже опасного врага. До сих пор он не особенно злоупотреблял своими правами кредитора, но теперь, вздумай он выказать суровость, сэра Джефри могли ожидать значительные неприятности, ибо закон был на стороне майора, — это леди Певерил, как рачительная хозяйка, знавшая дела своего мужа гораздо лучше его самого, слишком хорошо понимала. Правда, она утешала себя мыслью, что все еще имеет на Бриджнорта большое влияние благодаря его любви к дочери и твердой убежденности, что только ее заботы могут сохранить здоровье маленькой Алисы. Но все надежды на примирение, которые это обстоятельство внушало леди Певерил, были разбиты происшествием, случившимся на другой день поутру.
Упомянутая нами выше гувернантка Дебора по обыкновению повела детей на утреннюю прогулку в парк вместе с Рейчел, девушкой, которая иногда помогала ей присматривать за ними, по против обыкновения в урочный час она не вернулась. Когда подошло время завтрака, Элзмир с весьма чопорным видом явилась доложить хозяйке, что Дебора не сочла нужным воротиться из парка, хотя уже пора завтракать.
— Значит, она сейчас придет, — спокойно отвечала леди Певерил.
Элзмир иронически ухмыльнулась, а затем, продолжая свою чинную речь, сообщила, что Дебора отослала Рейчел домой с маленьким мистером Джулианом, сама же изволила объявить, что отправляется с мисс Бриджнорт в рощу Моултрэсси (эта роща ныне отделяла земли майора от владений сэра Джефри).
— Уж не сошла ли она с ума? Как она смеет своевольничать и не возвращаться домой вовремя? — сердито спросила леди Певерил.
Быть может, сошла с ума, а быть может, наоборот, наоралась ума кой у кого, да только сдается мне, что вашей милости не худо бы за этим присмотреть, -с таинственным видом проговорила Элзмир.
— За чем присмотреть? — с досадой сказала леди Певерил. — Ты нынче говоришь что-то уж очень загадочно. Если ты узнала о пей что-нибудь дурное, то прошу тебя сказать это мне.
— Дурное? — вскричала Элзмир. — Я не унижусь до того, чтобы говорить дурное про других слуг или служанок; я только прошу вашу милость открыть глаза и посмотреть, что творится вокруг вас, вот и все.
— Ты просишь меня открыть глаза, Элзмир, но кажется, ты хочешь заставить меня смотреть сквозь твои очки, — отвечала леди Певерил. — Я тебе приказываю — а ты знаешь: я люблю, чтоб меня слушались, — приказываю сказать мне все, что ты знаешь или подозреваешь насчет Деборы Деббич.
— Сквозь мои очки! — вскричала возмущенная Эбигейл. — Прошу прощения, ваша милость, но только я никогда не ношу очков, не считая тех, что достались мне от моей бедной матушки, да и те надеваю только, когда требуется затейливо вышить чепчик вашей милости. Никто еще не видывал, чтоб хоть одна женщина старше шестнадцати лет вышивала без очков. А что до подозрений, то я ничего не подозреваю, потому как ваша милость не велели мне указывать Деборе Деббич, и, стало быть, мне от того ни холодно, ни жарко. Только, — тут она сжала губы и принялась цедить слова так, что до леди Певерил не доносилось почти ни звука, а у слов, прежде чем они срывались с уст Элзмир, обрубались оба конца, — только вот что я вам скажу, миледи: если барышня Дебора будет так часто ходить по утрам в рощу Моултрэсси, то немудрено, если она в один прекрасный день не найдет дороги назад.
— Еще раз спрашиваю тебя, Элзмир, что все это значит? Ты всегда была разумной женщиной, так скажи мне прямо — в чем дело?
— Я хочу только сказать, миледи, — продолжала Эбигейл, — что с тех пор, как Бриджнорт воротился из Честерфилда и посетил ваш замок, Дебора изволила каждое утро водить детей в рощу Моултрэсси, и как-то уж так выходило, что она частенько встречала майора (как его величают), когда он там прогуливался — ведь нынче он может прогуливаться, как все прочие, и ручаюсь вам, что от этих встреч Дебора не осталась в убытке, потому как она купила себе новый капор, что вполне сгодился бы и вашей милости, но вот было ли у ней на уме что-нибудь, кроме золотой монеты, которую он ей дал, о том, разумеется, судить только вам, миледи.
Леди Певерил тотчас истолковала поведение гувернантки в более выгодную сторону и невольно рассмеялась, видя, что Бриджнорта с его строгими правилами, важностью и замкнутостью подозревают в любовных интригах, и сразу же заключила, что Дебора решила обратить себе на пользу отцовские чувства майора, устраивая ему свидания с дочерью в течение короткого времени между его первой встречей с маленькой Алисой и последними происшествиями. Однако, спустя час после завтрака, она немного удивилась, узнав, что Дебора с девочкой еще не вернулись, а в замок приехал верхом единственный слуга майора Бриджнорта в дорожном костюме и, передав письма, адресованные ей и экономке Элзмир, ускакал, не дожидаясь ответа.
В этом не было бы ничего странного, если бы речь шла о ком-нибудь другом, а не о майоре Бриджнорте: он всегда поступал так спокойно и уравновешенно и действовать необдуманно или по первому побуждению было настолько не в его характере, что малейшая поспешность с его стороны вызывала удивление и любопытство.
Леди Певерил торопливо вскрыла письмо и прочла следующее:
«Достопочтенной и высокочтимой леди Певерил в собственные руки.
Милостивая государыня,
с вашего позволения, я пишу более для того, чтобы оправдаться перед вами, нежели для того, чтобы обвинить вас или других, ибо понимаю, что вследствие природных наших слабостей нам приличнее признаваться в своем собственном несовершенстве, чем упрекать в нем ближних. Я также не намерен говорить о прошлом, особенно о том, что касается вашей милости, ибо знаю, что, если я был вам полезен в то время, когда наш Израиль можно было назвать торжествующим, вы воздали мне сторицею, возвратив в мои объятия дитя, вызволенное, так сказать, из-под черного крыла смерти. Посему я от всего сердца прощаю вашей милости недружелюбные и насильственные меры, принятые вами против меня при нашей последней встрече (поелику женщина, бывшая причиною спора, принадлежит к вашей родне), и умоляю вас подобным же образом простить меня за то, что я переманиваю из числа вашей прислуги молодую особу по имени Дебора Деббич, чьи понятия о воспитании, внушенные вашей милостью, кажутся мне необходимыми для сохранения здоровья моей возлюбленной дочери. Я намеревался прежде, с вашею милостивого соизволения, оставить Алису в замке Мартиндейл под вашим благосклонным надзором до тех пор, покуда она не научится отличать добро от зла в такой степени, что возникнет надобность наставить ее на путь истинной веры. Ибо я не сообщу ничего нового, если скажу (вовсе не желая при этом упрекать, а скорее испытывая сожаление), что вы, особа столь превосходных нравственных качеств, дарованных вам от природы, до сих пор не узрели истинного света, озаряющего наш путь, а, напротив, привыкли блуждать во мраке среди могил. В бессонные ночные часы я молился о том, чтобы вы отвергли учение, уводящее с верного пути; но, к прискорбию своему, должен сказать, что поелику наш светильник вот-вот уберут, земля наша, по всей вероятности, погрузится во тьму еще более глубокую, чем прежде; и возвращение короля, которого я вместе со многими другими ожидал как проявления божественной благодати, по-видимому, оказывается не чем иным, как торжеством князя тьмы, каковой приступает к возрождению базара суеты житейской с помощью епископов, настоятелей и иже с ними, изгоняя мирных проповедников слова божия, подвизавшихся во спасение множества изголодавшихся душ. Итак, узнав достоверно, что велено сызнова поставить над нами этих брехливых псов, последователей Лода и Уильямса, изгнанных прежним парламентом, и что следует ожидать Акта о единообразии или, скорее, о безобразии церковной службы, я решился бежать от этой грядущей кары божией в поисках уголка, где мне можно будет жить в мире и пользоваться свободою совести. Ибо кто захочет оставаться в святилище после того, как разрушили ограду его алтаря, а в нем водворились филины и бесы пустыни? Я упрекаю себя в том, что простосердечно и слишком легко согласился отправиться на торжество, где мое стремление к согласию и желание выказать уважение вашей милости сделались для меня западнею. Но я верю, что нынешнее мое намерение покинуть родину и дом моих отцов, а также место, где погребены детища моей любви, послужит для меня искуплением. Я также должен помнить, что чести моей (в светском смысле этого слова) был нанесен здесь уpoн, а мои полезные начинания были пресечены супругом вашим, сэром Джефри Певерилом, и что я не имел возможности получить от него удовлетворение, — все равно как если бы родной брат поднял руку на мое доброе имя и на мою жизнь. Все сие — тяжкое испытание для потомков Адамовых, и посему, желая избежать новых распрей, а возможно даже и кровопролития, я предпочитаю на время покинуть эту страну. Дела, которые мне нужно решить с сэром Джефри, я поручаю почтенному и добронравному мистеру Иоакиму, по прозвищу Победоносный, стряпчему из Честера, который уладит их, не притесняя сэра Джефри, по всей справедливости и в законном порядке, ибо если у меня, как я надеюсь, достанет сил не поддаться искушению превратить смертоубийственное оружие в орудие своей мести, то я, уж во всяком случае, не прибегну для этого к презренному мамоне. Искренне желая, чтобы всевышний не оставил вас своими щедротами, а наипаче не отказал бы вам в истинном познании путей своих, остаюсь, сударыня, ваш преданный слуга