— Откуда она взялась? — сопел Никита. — У нас в лагере ни одной собаки нет. Собираются завести, да никак не соберутся.
Лодку ребята нашли не сразу.
Туман у Камы был ещё гуще, чем в лесу, и только по бряканью цепи дети догадались, что лодка здесь.
— Вот она… лодочка-то! Прошли мы её… А она вот где, родимая! — У Никиты зуб на зуб не попадал от холода, и он, босой и грузный, пританцовывал на галечнике и тянул: — Вот она-ааа…
И встревожился Никита:
— Люды-то нет! Ждать будем или как?
Алёша пробрался в зыбкую мокрую лодку, вынул из-за пазухи тёплый, пахнущий крахмалом свиток, встряхнул его… Невесть откуда хлынувший ветер, которого, казалось, и в помине не могло быть при таком тумане, вырвал из рук Алёши свиток и, расправляя в полотнище, прилепил к мачте — к перекладине. И полотнище, помимо усилий мальчугана, само по себе, широко развернулось и забилось, загрохотало, заиграло белым нежнейшим светом среди серого тумана распятое на крестовине мачты.
Оно с краями наполнилось тугим весёлым ветром!
Лодку развернуло и с силой повлекло на тот берег.
Но цепь, к которой она была привязана, натянулась во всю длину, и лодку отбросило к этому берегу. Алёша стукнулся о скамейку, упал, поднялся и сквозь боль крикнул:
— Никита-ааа… Цепь отвязыва-ааай… Це… ееепь… Ааа…
И голос его, несильный от природы, потонул в грохоте белого паруса.
Но другой голос, взрослый и заспанный, раздался из тумана и перекрыл все остальные звуки:
— Куда это вы, ребята?
Это спрашивал старший пионервожатый Виталий Латыпов. Большой, плечистый, в спортивном костюме и стёганке, он вытянул лодку с Алёшей далеко на берег, сдёрнул с перекладины простыню, проверил, цела ли она, не порвало ли её ветром, и, убедившись, что цела, сложил пакетом.
И спросил ребят:
— Кто из вас больше озяб?
Виталий снял с себя стёганку и накинул её на Никиту.
— Пошли досыпать, ребятки, — сказал вожатый, — До подъёма ещё часа четыре…
Пока поднимались по тропинке, по сосновым корням, он шёл позади ребят, чтобы они не потерялись, и говорил:
— Вас огонь интересует на том берегу, я слышал…
— От кого? — удивился Никита.
— От Людмилы? — вырвалось у Алёши.
— Ребята, вы её сильно не осуждайте. Простите её! Она мне вчера вечером сказала: «Виталий Иванович! Веригин Алёша и Трапезников Никита собрались ехать на тот берег огонь посмотреть». — «Какой огонь?» — «Синий. У них простыня вместо паруса. Вон какой ветер! Утонут они. Я сама хотела с ними ехать, да боюсь. Отговорить их не сумею. Не послушают они меня, скажут: «Больше всех храбрилась и струсила!..» Отговорите вы их!» Вчера вечером я с вами поговорить не успел: вы спать легли. И я лёг. Сплю я чутко и слышу: поднялись ребятки. Дай, думаю, взгляну, куда это они? Как-никак я за вашу жизнь отвечаю…
Перед дверью домика Виталий Иванович отдал Алёше простыню, взял у Никиты стёганку, передёрнул плечами и сказал:
— А огонь на том берегу мы все вместе посмотрим. У меня к этой лодке и мотор есть, и вёсла. Вот только погода наладится, я вас свожу, когда захотите. Я так думаю: там буровики газ нашли, и он горит и день, и ночь.
— Газ жёлтым огнём горит, — напомнил Никита. — А это — синий огонь.
Виталий Иванович согласился:
— Правильно, синий…
Уснуть ребята не смогли. Никита ворочался с боку на бок и ворчал:
— Вот Людка, а? Вот героиня так героиня! «Я с тобой не пошла бы в трудную экспедицию!» Да таких путешественниц близко к экспедициям подпускать нельзя. «Вилку не в той руке держишь!» Да мы без неё всё это знаем. Только помалкиваем…
Под ворчанье Никиты Алёша лежал неподвижно, согревался и согревал собою простыню, пахнущую смолой, туманом и камским ветром. Ему хотелось тихонько, чтобы никто не услыхал, ни одна душа не узнала, зареветь. Отчего? Он и сам толком не мог объяснить. И всё же ему дремалось, и в дремоте под ворчанье Никиты наплывали воспоминания о доме, об отце, о матери.
И в этих воспоминаниях мать, как в яви, брала его на руки и уверяла:
«Да никто тебя не прогоняет. Никто! Большенький ты мой. Умница… Зёрнышко-ооо…»
Ботник
На Кобыльем озере испокон веков держался ботник — маленькая лодка-плоскодонка. Он был чёрным от смолы и от воды, никому не принадлежал, и прохожий удильщик мог всегда порыбачить с ботника, тем более что озеро, топкое окружение, было доступно в единственном месте — у сухого бережка.
В сухой бережок отец Алёши давно вколотил кол с дощечкой для острастки: