«Рыбаки костёр жгут, — подумал Алёша. — Не отец ли пришёл на рыбалку?»
И вздрогнул, оттого что Никита, подкравшись, стукнул его по спине и спросил в самое ухо:
— Не слыхал, как мы с Людой подошли? А мы шли — не таились.
— Он у нас задумчивый, — сказала про Алёшу Людмила. — Задумается и ничего не слышит. — И встрепенулась: — На том берегу — синий огонь!
— Почему-то синий, — зевая, подтвердил Никита. — Спать охота. А вам нет?
Ночью Алёша лежал под одеялом на твёрдых, словно засахаренных, накрахмаленных простынях и слышал, как на соседней кровати по-взрослому храпит Никита. А над домиком по вершинам сосен катится ветер. У обрыва срывался с них, летел через всю Каму туда, где отец с матерью…
— Никита, — шёпотом попросил Алёша. — Не храпи…
Тот не проснулся, но ненадолго поутих. А потом захрапел громче прежнего.
И Алёша не заметил, когда уснул. Он проснулся от крика горластого петуха, не вдруг сообразил, что это горнист собирает лагерь на зарядку — на росяную поляну, и быстрее быстрого стал одеваться.
Ближе к вечеру мальчуган один спустился к Каме и сел в стороне от лодки, что колыхалась на цепи. По всей Каме закипали бурые волны с белыми гребнями, наливались чернотой, уходили к тому берегу и высоко выкатывались на золотые пески. И опять Алёшу нашли Людмила и Никита.
— Ты чего от нас прячешься? — весело спросила девочка.
— Я? — растерялся Алёша. — Да не прячусь я. Не думаю.
— Прячешься! Прячешься! — Никита похлопал Алёшу по плечу. — Только отвернёшься — нет тебя. Как это ты умеешь?
— Опять синий огонь, — Людмила показала рукой вдаль. — На том же месте. Что это? Никто не знает?
В лугах, в тумане, слабый, как свет в лесной избушке, светился огонёк, и сердце Алёши сжалось.
Никита сказал:
— Ветер от нас дует. А у нас лодка… Натянем на мачту простыню, не успеем оглянуться — будем на том берегу. И тогда узнаем, что это за огонь такой… Поедем сегодня ночью до подъёма?
И Никита победно посмотрел на Людмилу.
— Поедем! — ответила девочка.
— А как обратно по такой волне? — тихо спросил Алёша. — Да и простыню казённую жалко. Ругать будут…
— Испуга-ааался, — протянула Людмила. — Испугался! Я бы с тобой, Веригин, между прочим, не пошла в трудную экспедицию.
Алёша покраснел до ушей и молчал.
А Никита почесал в затылке и сказал восхищённо:
— Вот так Людмила Васильевна-ааа!
Обида толкнула Алёшу в грудь, и он жёстко спросил девочку:
— Ты — Васильевна, что ли?
— С утра была Васильевна…
— И с вечера — тоже Васильевна?
— И с вечера — Васильевна…
— Так вот, Васильевна, и ты, Никита… Как тебя по батюшке?
— Анатольевич…
— Так вот, Васильевна, и ты, Никита Анатольевич… Нынче, чуть рассветёт — до солнышка, — собираемся здесь у лодки. Вы ничего с собой не берите. Простыню я свою принесу. Одной простыни на парус хватит. Приедем, посмотрим, что это за синий огонь. К подъёму обернёмся — доской будем грести…
Алёшино сердце колотилось, и толчки его отдавались в голосе мальчугана. Дети слушали не то что внимательно — испуганно внимали они Алёше. А он, удивляясь сам себе, своей властной говорливости, рассказывал:
— …В прежние времена там была церковь. Она в землю ушла. Отчего? Проезжал Ермак Тимофеевич на лодках с дружиной. И вёз драгоценности. И ничего-то он Каме не подарил. Не догадался. Золотого колечка не кинул в Каму. Кама всколыбалася. Земля затряслась. И церковь в землю ушла. У озера Сорокоумово. Место это затянуло травой. Бугор остался. Но есть дни, когда светится из-под бугра синий огонь. Вот только какие дни-то?.. А Кама потопила лодку с драгоценностями. Получила своё и утихла. А дружину и самого Ермака не тронула: «Поезжай дальше, Ермак Тимофеевич!»
Очень осторожно девочка похвалила:
— Красивый рассказ.
В эту ночь Алёша лежал одетый под одеялом на голом матраце. Простыня была заранее свёрнута свитком и спрятана под подушкой. Рядом храпел Никита. Когда туда-сюда заходили сквозняки и щели в домике стали различимы, Алёша кулаком ткнул Никиту под бок:
— Пора.
— А?! — рявкнул тот.
Обитатели домика зашевелились. Кто-то попросил:
— Выключите там приёмник… Пожалуйста…
Ребята дождались, когда домик затихнет, выскользнули на поляну и попали в плотный, дышать трудно, туман.
По тропинке, оббивая босые ноги о корни, дети долго спускались к Каме.
— Не проспали мы? — сопел Никита. — Проспали, да ещё как! Люда, поди, заждалась нас.
Почуяв беглецов, взахлёб лаяла собака.