КУПАВОЧКА
Под нависью черемухи замерцала свеже-желтая головка купавочки. Она расцвела самой первой, но не бросилась в глаза, а как-то скромно жалась в тень. Дочка склонилась к ней и не дыша смотрела на купавочку. И шепотом, точно боялась потревожить цветок, произнесла:
— А щечки-то у нее зеленые…
И снова долго разглядывала купавочку. Поманила меня к себе и торопливо зашептала:
— Папа, слышишь, она о земле рассказывает. О бабушке Зайчихе и дедушке Барсуке, о солнышке и звездочках ночью. Слышишь?
Я поверил дочке. Мне самому слышалось, как юная купавочка радовалась родной земле, теплу и птичьим голосам, белоумытым березкам на пригорке. И, наверное, моей девочке.
Давно ли она охала и всплескивала ручонками на цветочную разноцветь клумб. А увидела в лесу купавочку — замерла, не наглядится на нее. И чудятся ей сказки, и русский край в песенной звени ей видится…
Стоял я рядом с дочкой, и неловко мне стало за себя, за взрослых. Как мы порой восхищаемся чьей-то яркостью. Удивляемся необычности, ахаем и спорим. Потом забудем и даже не вспомним, чему восхищались и для чего столь шума затевалось.
А где-то поднимается рожденный самой землей цветок. И когда он вырастает и раскрывается — мы не примечаем. Только после начинаем спрашивать-сетовать:
— А почему раньше-то не видели? Опять проморгали…
НА РАССВЕТЕ
Осенний рассвет чуть забрезжился, а из согры на колок уже поднялись тетерева. Раскачиваются на сквозняке берез и шеи настороженно тянут: вот-вот головы сами по себе полетят. И слыхать, как друг дружку спрашивают:
— Хто-хто-хто-о-там?..
Крадусь к ним, обливаюсь потом. Вон и солнце желтоглазое в щелку меж туч глянуло, выжидательно прищурилось. А я все еще не приблизился. Только и слышу: «Хто-хто-хто-о-там?»
Да кто там, думаю, косачей расстраивает? Присмотрелся, а в колок, как я же, лис ползет на брюхе и хвостом нервно крутит. Кинулся он в березы, листом палым зашумел. Сорвались тетерева, и лишь один косач остался.
Заметался лис по колку, морду задрал, упрел — аж язык свесился и дымит. А косач высоко и не шелохнется даже. Тут лис разозлился, на березу бросился и ну тявкать: с визгом, с с плачем. Истерику закатил — смешно со стороны… А косач сидит и смотрит из-под спело-малиновых бровей на вольное раздолье, на березовые дубравы и дальние фиолетовые колочки. И чудится мне: играет ветерок на его хвосте-лире что-то прозрачно-задумчивое. И от того, верно, пуще лис бесится.
А может, облаивает он косача вовсе не потому, что съесть его охота? Лис старый, поди и зубов-то нет. Злится он из зависти к косачу — недоступному и непонятному для лисы в своей крылатости.
СОЛНЫШКИ
Ближе к третьим петухам разбудил меня странный шум. Вроде бы кто-то отсевал на решете зерно и нечаянно рассыпал его на землю. А на самом деле разошелся крупный майский дождь. И когда и куда он отдалился — я не заметил. Выбрался из балагана — все синело и сверкало.
Оглянулся — над березами поднимались зеленые выдохи, а по бугоркам горели охапки горицвета, луговины раззолотили купавки, и одуванчики сплошным звездопадом осыпали умытую землю.
Да как мне идти по цветам?!
Упал я в траву, и ничего мне больше не желалось. Лежал, дышал цветами и чувствовал, как из трав встают и раскрываются купавы, шевелятся головки горицвета и моргают глазенками одуванчики. А лывины и болотники затопляет волной желтизна калужниц.
Подлетела на талинку чечевица и аленьким цветочком распелась-заспрашивала:
— Чиво, красиво? Чиво, красиво?
И к чему тут мои слова — нужны ли они?!
Думалось мне легко и приятно наедине с цветами. И впервые они не казались золотыми. Тяжелое и холодное золото — ему не нужно солнечного тепла. А цветы начинали сиять, когда солнце — душа нараспашку — лучисто обнимало землю. Она светилась бессчетными крохотными солнышками, оно добрело любовью к ней, поднималось оглядеть ее и подивиться: сколько может земля вынежить солнечных деток.
ЯЩЕРЕНОК
По влажной черной пахоте карабкался крохотный ящеренок. Глинисто-водянистый, с маковинками глаз. Мы осторожно усадили его в пустой спичечный коробок, и он совершил с нами самое, наверное, большое в своей жизни путешествие.
В селе мы открыли коробок. Ящеренок привстал и посмотрел на нас косо расставленными глазенками. В них было столько невыразимой тоски по сырым луговинам, по запахам лесным и всяким букашкам… Мне стало не по себе. Я закрыл коробок и повернул в поле.