— Все это началось два года тому назад. Вайсблатт руководил группой писателей, создававших Спонтини. Однажды он пришел со своими текстами в наш отдел, побеседовал со мной и… влюбился. — Эстрелла опустила глаза, словно признаваясь в чем-то постыдном. — Он воспринимал меня как читателя, которому адресуется вся его работа. «Афоризмы» были для него предлогом, чтобы увидеть меня, а затем стали способом выразить свою страсть. И теперь мне кажется, что он снова делает то же самое при помощи Пфитца.
— Нет, Эстрелла, все совершенно не так. Вайсблатт не имеет к истории Пфитца ровно никакого отношения. Это я ее написал.
— Вы? — поразилась Эстрелла — Как? Почему?
— Потому что я хотел с вами встречаться. Примерно так же, как и Вайсблатт. Потому что я думал, что люблю вас.
— Да? — Эстрелла подняла на него серьезные, печальные глаза. — А теперь уже не думаете?
— Не знаю. — На этот раз потупился Шенк. — Но что же там с этим Вайсблаттом? Вы ответили ему взаимностью?
— Нет, несмотря на все его мольбы. Он… он повредился в уме. Насколько я знаю, его даже пришлось отправить в лечебное заведение.
Шенк все время чувствовал, что Эстрелла чего-то недоговаривает. Он сомневался в ее объяснениях и хотел подвергнуть их проверке.
— А о нем что, некому было позаботиться? Семья у него есть? Жена?
— Да вроде нет. Я, во всяком случае, не слышала.
Эстрелла говорила опустив глаза, словно боялась, что они ее выдадут.
— Но в каком смысле Вайсблатт тронулся умом? Он что, стал буйным? Напал на кого-нибудь, убил?
— Что? — вздрогнула Эстрелла. — Конечно нет, как вы могли такое подумать? Он был не буйный, а просто жалкий. И заперли его не из каких-то там опасений, а для его же собственной пользы. Но вы точно говорите, что никогда его не видели, что он не имеет никакого отношения к Пфитцу? — В голосе Эстреллы звучала мольба, она подняла ладони к лицу. Шенк мягко накрыл их своими.
— Я же сказал вам, что сочинил все это сам. Для вас.
В его ладонях были и руки ее, и лицо, и шелковистый локон, упавший ей на щеку.
— А как это было, когда вы думали, что любите меня? — спросила Эстрелла.
Шенк не успел ответить, ему помешал стук в дверь.
— С вами все в порядке, герр Шенк? — тревожно спросила невидимая фрау Луппен. — Мне показалось, что вы там сами с собой разговариваете. Никак у вас новый приступ? Почему вы мне не открываете?
Шенк понимал, что своим недавним возмутительным поступком он уже обрек себя на изгнание, и все же ему не хотелось, чтобы фрау Луппен застала у него гостью. В полном отчаянии он окинул взглядом крошечную, почти без мебели комнату, а затем указал Эстрелле под кровать.
— Так вы откроете, герр Шенк, или нет?
Эстрелла явно не могла понять, всерьез это Шенк или шутит, но новый, еще более настойчивый стук и истерическое тявканье Флусси заставили ее подчиниться приказу, иначе говоря — встать на четвереньки и затиснуться под кровать. Шенк открыл дверь.
Переступив порог, фрау Луппен первым делом окинула взглядом комнату и лишь потом посмотрела на Шенка. Во всем поведении заботливой вдовы чувствовалась необычная для нее нерешительность. Она прошла на середину, комнаты, оглянулась на дверь, подождала, пока Шенк ее закроет, погладила Флусси, помедлила еще немного, явно подбирая нужные слова, и лишь потом заговорила:
— То, что случилось сегодня… ну, недавно…
— Я поступил совершенно отвратительно.
Шенку очень не хотелось обсуждать эту историю, а при Эстрелле и тем более.
— Но моя реакция была слишком… не нужно было мне так. Это просто от неожиданности. Я понимаю, что недавняя травма могла отразиться на вашем самообладании, на способности держать себя в руках. Что с вашей стороны возможны самые неожиданные поступки, и я должна относиться к ним терпимо, с пониманием. Может быть, даже мириться с ними, — Фрау Луппен подходила к нему все ближе. От нее пахло духами. — Вы не сильно ушиблись, когда… упали.
— Нет, нет, все в порядке.
— Но вот эта рана…
Рука фрау Луппен потянулась к щеке Шенка; он испуганно отступил.
— Ничего страшного, просто царапина.
Она наступала, а он пятился. Это было похоже на танец скорпионов. И направлялись они прямо к Шенковой кровати.
— Вы простите меня, герр Шенк?
— Это я должен просить у вас прощения.
— О, но я давно вас простила, сразу простила.
Рука Шенка утонула в ее пухлой ладони. Дальше отступать было некуда. Шенк чувствовал, что валится на спину, хуже того — что фрау Луппен неизбежно за ним последует. Так оно и случилось. Отрывисто всхлипнул Шенк, выпуская воздух из в лепешку сплющенных легких, жалобно застонала и провисла под чудовищным грузом кровать; можно было только строить догадки, как пережила — да и пережила ли вообще? — этот катаклизм Эстрелла.