Жерар де Вилье
Пхеньянские амазонки
Глава 1
Сержант Чан Сун Хо, стоявший на карауле на крытой разноцветной черепицей сторожевой вышке — пагоде, возвышавшейся над Домом свободы — южнокорейским административным зданием, — с отсутствующим видом созерцал проходившую внизу, в нескольких метрах от него, невидимую линию, с 1953 года разделявшую на две части Корею. В 1950 году, поддавшись китайско-советскому влиянию, Северная Корея вторглась в Южную. После двух лет ожесточенных боев и благодаря американской помощи северокорейские войска были отброшены на их первоначальные позиции. С тех пор Пханмунджом был единственным местом контактов между Севером и Югом.
Южнокорейский сержант отвел глаза и посмотрел на часы. Было без десяти двенадцать. Десять минут до смены караула. И два месяца до возвращения в Сеул. Он служил в Пханмунджоме уже больше двух лет и с нетерпением ждал возвращения к гражданской жизни.
Нервы здесь были на пределе. Гул установленных вдоль демаркационной линии громкоговорителей, вопивших во славу Ким Ир Сена, не умолкал ни днем, ни ночью.
Демилитаризованная зона была закрытым миром с колючей проволокой и минами, вырваться из которого было невозможно. Сержант Чан Сун снова принялся наблюдать.
Северная Корея начиналась в нескольких метрах от него, как раз посреди голубых строений с крышами, крытыми толью, там размещалась «Military Commission Armistice»[1]. За пагодой, где он дежурил, располагался обрамленный кустами большой бассейн, через который был перекинут мостик из белого камня. Все это пышно окрестили «the Sunken Yarden»[2], устроенный для того, чтобы немного оживить унылость административных построек. Дальше не было ничего кроме дороги, ведущей в Кэмп Бонифас, военный лагерь в трех километрах отсюда. Там размещался батальон американо-корейских войск, охранявших «Joint Security Area», буферную зону.
Деревня Пханмунджом была разрушена во время войны, гораздо раньше перемирия 1953 года. В ней остался лишь десяток семей, которые разместились в блочных домах и занимались выращиванием риса под защитой «голубых касок». Подчиняясь приказу не покидать дома с одиннадцати часов вечера, днем они говорили посетителям буферной зоны о том, как горды тем, что оказались на аванпосте Свободы...
Неожиданно Чан Сун Хо обратил внимание на трех больших птиц, летевших над рекой, меньше чем в километре от него, в Северной Корее. Он взял бинокль, чтобы проследить за их полетом. Это были маньчжурские журавли с изумительными ярко-красными головками. Они направлялись на юг, не обращая внимания на линию, что вот уже тридцать пять лет разделяла Корею по тридцать восьмой параллели... Один из них оторвался от стаи и стал терять высоту. Планируя, он осторожно сел на самый край плоской крыши большого белого двухэтажного дома, возвышавшегося в ста метрах от сержанта Хо, по другую сторону демаркационной линии.
Панмунгок был главной северокорейской штаб-квартирой — простые постройки, уставленные громкоговорителями и камерами, обращенными на юг. Здесь северокорейские власти принимали важных гостей, которым было разрешено посетить Пханмунджом. На холме, что вырисовывался сзади, на большом квадратном участке, очищенном от скудной растительности, пхеньянские пропагандисты написали известью — буквы было видно на многие километры — «Yankee go home».
Маньчжурский журавль, севший на крышу Панмунгока, принялся чистить свои перья, и сержант Чан Сун Хо потерял к нему интерес. В прифронтовой зоне охота была запрещена, здесь без опаски резвились самые робкие животные. Ружейный выстрел мог развязать третью мировую войну, поэтому никто не брал на себя риск заниматься браконьерством; только иногда падали косули, жертвы заминированных полей...
На крыльце Панмунгока появилась группа посетителей, окруженная солдатами, одетыми в серую форму с красными повязками на рукаве и неизменным значком с изображением Ким Ир Сена, приколотым у сердца.
Сержант направил на них свой бинокль. Двое мужчин, судя по внешнему виду, советских, один африканец в китайской форме и две женщины — азиатка в брюках и высокая молодая блондинка с распущенными по плечам светлыми волосами, в черных очках. Бинокль сержанта скользнул по ее плотно облегающему свитеру и мини-юбке, задержался на бедрах и, обнаружив длинные, красивой формы ноги, скользнул дальше. У сержанта Чан Сун Хо в животе разлился жар. Давно он не видел такой красивой женщины. Он повернулся, обращаясь к американскому напарнику по дежурству.
— Эй, Уэйн, иди посмотри!
Сержант протянул ему бинокль и американец даже присвистнул от восхищения. Похоже, что северокорейские солдаты, сопровождавшие визитеров, тоже были в восторге. Группа остановилась у крыльца. Послышалось несколько свистков, и во дворе Панмунгока появился небольшой отряд, направлявшийся к северокорейской сторожевой вышке: смена караула. Двенадцать солдат шли гусиным шагом, издавая отрывистые, гортанные крики. Гости вежливо поаплодировали.
Сопровождающие перевели их через дорогу, подвели к сторожевой вышке, а затем проводили к трем голубым постройкам Военной комиссии по перемирию. В каждой было два входа: один — в северокорейский сектор, другой — в южнокорейский. Демаркационная линия проходила прямо по середине стола заседаний.
— Это, конечно, дружки Ким Ир Сена, — усмехнулся сержант Хо, не отводя глаз от блондинки.
Только посетители высокого ранга имели право подходить так близко к империалистическим дьяволам с Юга. Сменяемые каждые два часа южнокорейские и северокорейские часовые злобно смотрели друг на друга.
Сержант Чан Сун Хо снова взял бинокль и направил его на белокурую незнакомку. Он задержался на ее белом свитере, облегавшем пышную грудь; от чувственного покачивания ее бедер у него мутился разум. Увы, она была так же недосягаема, как если бы находилась на другой планете... Группа вошла в одну из голубых казарм, и сержант потерял ее из виду. Прекрасное видение исчезло. Он осмотрел горизонт в поисках какого-то нового чуда, но увидел только смену караула.
Передав бинокль американцу, он спустился по винтовой лестнице с башни-пагоды и вышел на асфальтовую дорогу, проходящую перед казармами.
Сержант перешел дорогу и прилип к окну. В нескольких метрах от него северокорейские солдаты делали то же самое, некоторые даже фотографировали. Внутри он увидел пять посетителей, которым сопровождающий рассказывал о работе Комиссии по перемирию. Молоденькая азиатка держала в руках фотоаппарат и предлагала блондинке пройти за другую сторону стола, на южнокорейскую территорию, чтобы сфотографироваться. Получив разрешение, блондинка сразу же это сделала.
Сержант Хо не мог слышать, о чем они говорили между собой, но он увидел, как азиатка повернулась к африканцу и о чем-то попросила его, протягивая ему свой аппарат.
Негр взял его, и азиатка присоединилась к подруге, взяв ее за плечо. Блондинка была меньше чем в метре от сержанта Хо. Если бы не стекло, он мог бы до нее дотронуться.
Вспышка. Улыбки. Африканец опустил аппарат. Сержант Хо был заворожен грудью белокурой незнакомки. И вдруг произошло что-то небывалое! Вместо того, чтобы вернуться к столу, она бросилась к двери, выходящей на южнокорейскую сторону!
Эта дверь никогда не закрывалась на ключ.
Девушка распахнула дверь и выскочила в двух метрах от сержанта Хо, вслед за ней появилась другая, устремившись к Дому свободы, расположенному в двадцати метрах от них.
Всего лишь за несколько секунд тишину буферной зоны сменил невероятный хаос.
Северокорейский сопровождающий выбежал из голубой постройки с северной стороны, пропуская перед собой африканца и двух белых. Двенадцать северокорейских солдат бросились вслед за женщинами, расталкивая американских и южнокорейских охранников и перебегая демаркационную линию. Сирена со сторожевой вышки, справа от Панмунгока, загудела пронзительным воем, собирая отовсюду северокорейских солдат. На башне-погоде Уэйн, американский сержант, через уоки-токи, висевший у него на плече, со всех сил кричал в Кэмп Бонифас, свой лагерь, требуя подкрепления.