– Может, решишься, Юнг? Твоя мама не видит.
Юнг растянул в улыбке свое попорченное шрамами лицо, обнажив беззубые десны.
– Да я не умею танцевать.
– Вы тоже не умеете, сеньор Андрес?
– Еле-еле. Правда.
– Какие вы оба скучные.
Девушки продолжали веселиться вдвоем, не обращая внимания ни на ворчание старика Бакеро, мол, и тут не дадут посидеть спокойно, ни на укоризненные взгляды, которые бросала на них старуха: ей не нравилось, что юбки, разлетаясь, открывали девичьи коленки. Малыш на велосипеде, возбужденный танцами, подрулил к плясуньям, стал описывать вокруг них круги и еще больше вошел в раж оттого, что девушки визжали и вскрикивали, увертываясь от вьющегося вокруг них, точно муха, велика. Андрес позвал племянника, но танец был уже нарушен, и девушки остановились, обмахиваясь руками, точно веером, и глотая воздух.
– Ой, голова кружится.
– Танцуй вот так, и фигура сохранится. Юнг, тебе какие девушки нравятся, толстые или худенькие?
– Пухленькие.
– Как Лана Тернер?
– Мне нравится Дина Дурбин.
– Фу, преснятина. А вам, сеньор Андрес?
– Бетти Дейвис мне очень нравится как актриса.
– Эта, с вытаращенными глазами? Ну и вкусик!
– Я говорю: как актриса.
– А какой ваш тип женщины?
– Наверное, Грета Гарбо, но она уже не снимается. И еще итальянка, Алида Валли.
– Ну и вкусы! Вы не ходите на танцы?
– Нет.
– Даже в «Риальто», это же совсем рядом?
Вопросы задавала Магда, а Андрес предпочел бы, чтобы это делала Офелия, но та была занята – поправляла прическу и платье и строила глазки старику Бакеро, который разрывался между желанием полюбезничать с девушкой и не перейти границ, очерченных суровым взглядом жены. На расспросы Магды Андрес отвечал односложно, но та не унималась, вопросы сыпались с ее накрашенных ярко-клубничных губ.
– А это кто? Сборщик налогов? Управляющий?
Все обернулись на вошедшего; худой человек среднего роста – светлые волосы, острые залысины, очки в круглой и легкой старой оправе – стоял в лестничном проеме и неуверенно оглядывался.
– Новый жилец.
Юнг пошел ему навстречу и вывел новенького на террасу, словно тот не нашел бы дороги без лоцмана.
– Сеньор и сеньора Бакеро, Андрес, Магда, Офелия, а вон тот малыш – племянник Андреса, пса зовут Томи, его вы уже знаете, это собака моего отца, у него всегда были собаки. А вам я представляю сеньора…
Но имени Юнг не произнес, и сам новенький сказал мягким тенором:
– Альберт. Альберт Росель.
– Ну да. Альберт.
На лицах девушек проступило любопытство, сеньора Бакеро обнажила позеленевшие золотые зубы, изображая улыбку. А новенький стоял, уперши руки в поясницу, и с высоты оглядывал даль – взгляду его открывались Монжуик, затем – три трубы, островерхая кровля собора; рассмотрев это все, он снова взглянул на тех, кто наблюдал за ним, и слабая улыбка появилась на его лице.
– Зимой мы поднимаемся сюда загорать. А летом – спасаемся от жары.
Сообщив это, Андрес показал самую высокую террасу, на крыше у Селии.
– Некоторые превратили крышу в сад, как Селия с дочками. Послушай, Юнг, вон там на балконе не Видаль, сын сеньоры Поус? Разве он не в приюте «Дуран»?
– Он то там, то здесь.
– Там его ничему хорошему не научат.
Новенький дышал так, словно стоял на вершине горы: отвел плечи назад, чтобы вдохнуть побольше воздуха, и молча начал крупным шагом расхаживать по террасе.
– Он и в комнате так ходит. Говорит, это полезно для кровообращения.
Сделав несколько кругов, новенький присоединился к остальным и стал ждать, когда кто-нибудь заговорит.
– Вы так тихо вошли, что напугали нас.
В ответ Альберт Росель только улыбнулся Офелии.
– Не те времена теперь, чтобы являться как призрак. На днях на улице Риерета с террасы украли все простыни, которые там сушились, а на площади Падро увели ребенка. Теперь заставят его просить милостыню или, того хуже, высосут из него кровь.
– Из ребенка?
– Ну да. Из ребенка. Говорят, детей крадут чахоточные, они лечатся так – высасывают детскую кровь. А еще – чтобы посылать их на улицу просить милостыню. На Монжуике во Дворце миссий устроили специальную тюрьму для бедных. И все равно на улице бедных больше, чем в тюрьме.
Андрес следит, какое впечатление на Роселя производит то, о чем, захлебываясь, рассказывает ему девушка. Росель слушает сосредоточенно, как будто ему приходится напрягаться, чтобы понять, а иногда, когда мозг не в силах принять разом столько сведений, глаза его раскрываются – чем больше сомнений, тем шире.
– У меня есть подружка, так у ее племянников отняли зимние пальто, представляете, совсем новенькие пальто в такие времена. Молодая пара подошла к ним на улице и уговорила бежать на перегонки, кто быстрее. А пальто, мол, оставьте нам, легче будет бежать. Те побежали, а когда вернулись – ни парочки, ни пальто.