Опекун остановился с ним под аркой банкетного зала, не подходя ближе и поманил меня рукой.
Ослушаться я не могла, но шла точно, как овечка на заклание. Ведь я уже понимала, что этот неприятный старый тип и есть тот самый немец, которого мне предстоит очаровывать.
Взгляд мужчины отдавал безжизненным холодом, словно ему самому нужно к патологоанатому. Он мне совсем не понравился. Ни он. Ни его взгляд.
По мере моего приближения его слишком светлые зрачки потемнели, приобрели странно опасный для меня оттенок.
Мы заговорили на немецком:
— Джеррит, позволь представить тебе мою дочь Нелли. Ей сегодня исполняется восемнадцать лет. Девочка, — опекун сделал слишком длинную паузу, и у меня загорелись от смущения щеки, потому что розовые губы немца довольно растянулись в плотоядном оскале, — Девочка очень ждала встречи с тобой, Джеррит.
И подтолкнув меня в поясницу, отец добавил уже мне и на русском:
— Давай Нелли. Твоя задача понравиться Швайгерову. Будь любезна и благодарна, дочь.
Слова застревали в горле, я впервые забыла немецкий. Только не это, не брак с этим старым уродом. Ему ведь точно больше сорока!
— Нелли, я очень рад знакомству. Не переживай, ты мне уже нравишься. Прими мой подарок, скромный по сравнению с твоей ослепляющей красотой, — прогаркал грубо по немецки Джеррит и протянул мне маленькую бархатную коробочку и цветы.
Руки дрожали, как в припадке эпилепсии.
В горле вмиг пересохло.
Я все стояла и просто смотрела на свои пальцы, судорожно сжимающие подарки.
— Посмотри, — холодно приказал немец.
Я сразу по привычке подчинилась.
Открыла ненавистную коробку и чуть не расплакалась. Кольцо…О Боже, обручальное кольцо…
Худшего подарка на свое восемнадцатилетие я и представить не могла.
— Давай, я помогу примерить, — прогаркал Джеррит.
Опекун сразу взял из моих рук цветы, сказал строго:
— Нелли, ты что язык проглотила? Поблагодари на немецком важного гостя.
— Спасибо, — онемевшими губами прошептала я.
Цепкие влажные руки немца крепко перехватили мое запястье. Он надел мне кольцо на безымянный палец и погладил его своими. Я нервно выдернула руку от нахлынувшего омерзения. Отошла на шаг назад, за что получила гневный недовольный взгляд от опекуна.
— Спасибо, — повторила я единственное слово, которое вспомнила на немецком.
Джеррит обернулся к Захару Даниловичу и довольно кивнул. Я прошла отбор, смотрины состоялись. И от осознания своей дальнейшей участи желудок скрутило болезненным спазмом.
Все три года я верила, что попала в сказку. Старалась соответствовать образу примерной послушной девочки. Училась с азартом и самозабвением. А теперь мне предстояло рассчитаться за щедрость Сафьянова…собой! И человек, которому он предложил меня в жены был просто отвратителен.
Швайгеров не был толстым или седым. Он был достаточно хорошо сложен и ухожен. Но вся его блеклая арийская внешность была собрана в его строгом чопорном облике неумело. Так, словно он портил собой и голубые глаза, и пепельно русые волосы, и даже дорогой костюм, сшитый на заказ не мог смягчить впечатление и усмирить брезгливость.
Мы сели за стол. Немец бесцеремонно уселся рядом на самый ближний стул. Чтоб случайно не коснуться его ни плечом ни бедром, я сразу съехала на противоположный край своей сидушки.
— Нелли виртуозно играет на пианино, — рекломировал меня опекун, — Дочь, сыграй нам что-то. Порадуй важного гостя, — приказал Захар Данилович, в который раз напоминая о важности Швайгерова в моей судьбе.
В этот раз я была рада выполнить просьбу опекуна.
Спешно подскочила со стула, будто сидела на высоких острых иголках и пошла подальше от противного жениха. Обдумывала, что дома надо обязательно поговорить с Захаром Даниловичем. Он меня любит, как родную дочь. Мне просто необходимо донести до него, что этот брак невозможен.
Кольцо оковами жгло палец. Раскаленными тисками сжималось и давило. Я несколько раз дернула рукой, стараясь его струсить. Хоть бы проклятущее украшение бесследно пропало! А вместе с ним мерзкий старый альбинос! Я была бы самая счастливая тогда.
Но кольцо держалось крепко. Вцепилось в меня, как когтями. Не хотело покидать мое тело.
Саксофонист перестал играть и приветливо мне кивнул.
Я села за пианино и расправила плечи. Положила ладони на клавиши. Провела по ним, лаская инструмент и настраиваясь на игру. Слезы дрожали на ресницах, грозясь политься и разрушить макияж.