Да, до этого побои были, но не сильные. Вроде шлепка или удара линейкой по руке. А после того случая он именно избил меня. Мать плакала, умоляла его остановиться. Первые несколько минут я кричал и плакал… а потом просто молчал. Молча принимал эту боль. Знаешь, с тех пор я ненавидел отца. Он затем долго извинялся передо мною, за то, что сорвался. Говорил, что был пьян и все в таком духе. Пообещал более не трогать меня, даже картинно выкинул тот ремень, которым порол меня. Ну, а я, наивный дурачок — купился. Простил отца.
После того случая прошел год. Несколько раз я видел, как он поднимал руку на мать. Но я ничего не мог сделать, старался лишь не попадаться ему на глаза в моменты ярости. А потом он сорвался, — Зелман отошел к стене, разглядывая корешки книг стоящих в шкафу у нее. — И еще раз. И снова. Побои продолжались, все чаще и чаще он поднимал на меня руку, бил всем, что попадалось под руку. А зачастую — просто руками. Как-то раз, я учился верховой езде, и мой учитель накричал на меня за то, что я держал спину неровно. Отец выхватил у него кнут и… — аристократ пальцами провел по корешкам книг. — Я никому этого не рассказывал.
Даже мать не знала. Я не буду продолжать, можно? — он сглотнул, чувствуя возвращающуюся боль.
— Прости, — Рей опустил голову. — Не думал, что все настолько серьезно.
— О, друг мой, ты даже не представляешь, насколько, — хохотнул Зелман.
Он расстегнул рубашку и слегка приспустил ее, открывая свою спину. Ее пересекали несколько десятков шрамов от кнута. Вдоль, поперек.
Рей на мгновение опешил, а затем закашлялся. — Это он сделал?!
— Кому же еще? — хмыкнул Аркур, вновь скрывая спину под рубашкой и застегивая пуговицы. — Знаешь, Рей, возможно, из-за этого я почти не чувствую боли. Привык в детстве. А еще именно это, плюс моя детская травма от смерти матери послужили толчком к пробуждению во мне каких-то садистских наклонностей. Я хоть и не люблю избивать людей и все в таком духе, но мне приятно чувствовать их страх. Беспомощность. Беззащитность. Власть. Они порою доводят меня до какого-то состояния, которое сродни безумию. Видишь, как много ты обо мне не знал? — рассмеялся Зелман. Но это не был радостный смех. Скорее это было похоже на смех смешанный с болью. Ужасной болью.
Рука Рея легла на плечо друга.
— Каждый из нас многое пережил. И я рад, что ты поделился со мной, — вздохнул он.
— Каждый? — Зелман заинтересованно обернулся, встретившись взглядом с другом. — Раз у нас «вечер откровений» — поведай-ка и ты мне о своем прошлом, — он улыбнулся, и вновь уселся в свое кресло, закинув ноги на стол.
— Минутку, — улыбнулся Рей. Он подошел к двери и плавно потянул ее на себя. За ней стояла Роза. — И давно ты здесь, малышка?
— Подслушиваем, — рассмеялся Зелман. — Слухач, что слышно? Что удалось выведать о моем прошлом, заяц?!
— Я почти с самого начала тут, — виновато отвела взгляд Розмари, разглядывая ковер под ногами. — Прости, что узнала твою тайну. Мне просто не спалось, вот я и…
— Забудь. Услышала, так услышала, чего уж теперь? — отмахнулся Зелман. — Проходи, присаживайся. Сейчас вдвоем будем слушать байки от господина Салэса. Или что там у нас в расписании, Рей?
Аристократ улыбнулся, пропуская Розу в кабинет. Девушка уселась в кресло напротив стола Зелмана. Обняв колени, она внимательно смотрела на Рея, ожидая интересных подробностей о жизни своего любимого человека.
— Тем, у кого нет старших братьев — будет сложнее понять меня. Говорят, что зачастую маленьких любят больше и им во всем потакают, но не в моем случае, — начал Рей, присев на подоконник. — Франсуа рос окруженный любовью и заботой. Ему многое спускали с рук.
— Напомни-ка, насколько он был старше тебя? — поинтересовался Зелман, вставая и накрывая Розу пледом, удачно обнаружившимся на диване.
Девушка благодарно что-то шепнула ему.
— На полтора года, всего лишь, — пожал плечами Рей. — Так, я тебя не перебивал! Уважай чужой труд. В общем, я всю жизнь учился. Право, основы дипломатии. Иностранные языки, которых, я, к слову, знаю на два больше, чем ты! — победно улыбнулся Рей, глядя на друга.
— Ты же знаешь шесть языков, так? — Зелман кивнул. — Ну вот. Мне в голову их вдолбили немного большее количество. Так вот. В то время пока я учился, Франсуа развлекался. Все время он гулял с друзьями, а у меня из таковых был лишь Жерар, часто рассказывавший мне свои истории и катающий меня по городу, рассказывая о его секретах. Он относился ко мне лучше, чем к брату, ведь я не был таким легкомысленным и проявлял стремление к знаниям. А еще, я очень любил его истории. Не знаю, правда, какой процент из них был вымыслом, ведь Жерар большой фантазер. Ему бы романы писать. Но я отошел от главной темы, — Рей стянул с волос ленту, позволяя им темным водопадом струиться по его спине. Когда он так делал — это означало, что аристократ расслаблен. — Отец болел последние десять лет своей жизни. Меня отправили в спец.школу для одаренных детей, хоть я таковым и не являлся. Мне было тяжело тянуть программу, но я старался, не хотел подвести отца. Закончив ее с отличием, и даже сдав некоторые экзамены экстерном, я вернулся домой. Отец был еще не совсем плох, но отчего-то очень злился на меня в последнее время. То я не так держал вилку в руке за обедом, то читал не угодные ему книги, в общем — он стал придираться к мелочам, а старший братец лишь посмеивался надо мною. Когда появился Зелман, Франсуа вообще запрещал мне с ним общаться, мол, это заботы отца. Знаешь, — Рей взглянул на друга, — когда я общался с тобой, мне было двадцать лет. И я делал это втайне от старшего брата, словно маленький ребенок. А по ночам, я иногда уходил из дому, чтобы полюбоваться ночным городом. Я любил гулять в одиночестве, и так к этому привык, что одиночество стало частью меня самого. Когда отец умер — брат запил, получив в распоряжение все его акции и счета. А я только и делал, что с утра до ночи разбирался в бумагах, дабы не потопить нашу компанию. Ему было на это наплевать. Как бы ни больно было это признавать — я рад, что компания больше ему не принадлежит. Не рад, конечно, смерти брата, ведь он был последним моим родным, не считая дальних родственников.
Но у меня был Жерар, и я тогда надолго забылся, погрузившись в пучину работы. А потом… я нашел ее, — он кивнул на Розу. — Она была для меня лучиком света в беспроглядной тьме моего бытия. И я благодарен тебе, малышка, — улыбнулся он, подойдя к девушке и погладив ее по волосам. — Как видишь, Зелман, моя история не настолько трагична, хоть и не лишена того самого трагизма. Я рос в слишком суровых условиях, не мог и шагу ступить без указки, до определенного возраста. Считай, детства у меня не было, как такового.
Зелман шагами мерил комнату, о чем-то размышляя про себя и шевеля губами. Он искоса смотрел на Розу и Рея и улыбался. Возможно, что-то задумывал…
— Розмари, — он внезапно обернулся. — Ты выслушала нас. Давай-ка мы выслушаем тебя, а? — Зелман подмигнул девушке, усаживаясь на диван. Минутой раньше он успел выхватить с полки какую-то толстую книгу в коричневом переплете.
— Я не умею рассказывать! Да и история у меня короткая и самая обычная! — затараторила девушка, ловя на себе заинтересованный взгляд Рея. — Что читать собрался?
— Не знаю. Еще не глянул, — пожал плечами Зелман.
— То есть, ты берешь книгу чтобы почитать, даже не взглянув на название и автора? И не ознакомившись с описанием? — удивленно вскинул брови Рей.
— Это называется книжный червь, — рассмеялся Аркур. — Я почитаю вам. Располагайтесь, публика!