Он хмурится. Видимо, я затронула не самую любимую его тему. Композитор почти залпом допивает вино, затем отправляет в рот несколько виноградин.
— Попробуйте виноград, — он кивает мне на ягоды, — он восхитителен.
— Прошу Вас, — послушно беру виноградину, — расскажите мне о том, как Вы создавали свой реквием.
— Вы говорите так только потому, что знаете, что он стал для меня последним. Забавно, не правда ли? Я писал реквием, и он стал моим реквиемом в прямом смысле. Что ж, я удовлетворю Ваше любопытство, Розмари.
Как-то раз, ко мне пришел неизвестный мне посланник. Одетый в серый плащ и шляпу, он не внушал доверия. Он не представился, не назвал заказчика. Лишь сделал заказ на заупокойную мессу. Я тогда согласился, тем более, я получил неплохой аванс. Он обещал заплатить столько же по окончанию работы, но я никогда не узнаю, лгал ли он мне.
Я писал это произведение чертовски долго. Неоднократно прерывал его из-за занятости, мне приходилось работать над срочными заказами.
Затем я все же решился закончить Реквием. Работал не покладая рук. А вскоре начал болеть. Моя Констанца даже как-то пыталась отобрать у меня партитуру произведения, считая, что именно Реквием пагубно влияет на мое здоровье.
Конец Вы знаете и сами, не считаю целесообразным вдаваться в подробности. Я писал Реквием для незнакомца, однако же, судьба распорядилась мною так, что я написал его для себя, — Моцарт тяжело вздыхает, прикрывая глаза.
— Прошу прощения, я не думала, что это произведение имело для Вас такое большое значение, — отвожу взгляд. Я чувствую себя виноватой, это ужасно.
— Бросьте, Розмари. Я удовлетворил Ваше любопытство?
— Благодарю, господин Моцарт.
Седьмой сон - Шопен
Я прячусь под зонтом. Замечала, что люди под зонтами похожи на спешащих куда-то черепашек. Вокруг туман, холодный дождь льет как из ведра и мне определенно не хочется под ним промокнуть. Хотя ноги мои и так уже в воде по самую щиколотку. А из одежды у меня лишь легкое летнее платьице да тот самый пресловутый зонт, от которого не так уж и много толку, учитывая ветер, хлесткими ударами подобно бичу секущий меня по ногам и голым рукам.
Мне очень хочется посмотреть в глаза тому, кто выбирал для моего сна подобную атмосферу. И виновник сего дивного, милого и невероятно дождливого денька не заставляет себя долго ждать.
Он сидит на одной из каменных лавочек, что с трудом можно разглядеть в плотном как вата тумане. Без какого-либо намека на зонт, мужчина лишь кутается в черный плащ, отчего со стороны становится похож на нахохлившуюся ворону, давно уже промокшую, но все еще преданно ожидающую чего-то на своем не менее промокшем месте.
Плащ внезапно шевельнулся, стоило мне только приблизиться. А вода под ногами, оказывается, не такая уж и холодная. Мужчина поднял голову, исподлобья глядя на меня.
— Как ты уснула? Выглядишь измученной.
Какая бестактность. Он даже не удосужился представиться.
— Не помню.
Отзываюсь на автомате и только сейчас понимаю, что я на самом деле этого не помню. Нет, не то, чтобы я не помнила последний день. Но не помнится ни возвращения домой, ничего, словно кусок вечера напрочь вырезали из памяти. Отрезали ножницами как кусок ненужной пленки.
— Значит это и не важно, — собеседник пожимает плечами.
— Кто…
— Любишь дождь? — он кашляет в кулак, перебив меня.
— Я не думаю, что…
— А я ненавижу, — вновь перебивает. Чувства такта ему не занимать. — Стоило мне приехать в Лондон, и что мы имеем? Я умер от какого-то воспаления легких. А ведь здоров был как бык. Это все ужасающий лондонский климат свел меня в могилу, пусть и погиб я не там, не суть. Никогда не езжайте в Лондон!
— Вы умерли от болезни? — присаживаюсь рядом, совершенно не заботясь о том, что платье вмиг промокнет. Это ведь сон, в конце концов.
— Хроническое воспаление легких. Но я не зря сетую на ужасный климат, мисс. Вот вы бывали в Лондоне? И не езжайте! Я это уже сказал, и повторюсь еще сотню раз. Эти туманы и дожди сведут в могилу даже самого здорового человека, а я никогда не отличался здоровьем, хоть и держался молодцом.
— Как вас зовут? — улыбаюсь, с трудом сдерживая смех. Он действительно кажется забавным.
— Фридерик, юная Розмари, верно?
— Да…
Отзываюсь подобно эху. Шопен? Так это о нем говорил Картафил? Его ангел сошла с ума после смерти своего композитора.
— Вы прошли свою лестницу таланта? — сглатываю подступивший к горлу ком. Общаться с этими ребятами — одно удовольствие.
— Нет, — он пожимает плечами. — Хотя ангел и убеждала меня в том, что я бы смог это сделать. Возможно. Она никогда не признавалась в том, что никто не достигал ее вершины. Ни разу.
— Но как?!
Ушам своим не верю. К чему же мы все стремимся? Ну, в данный момент я, как истинная эгоистка, думаю конкретно о себе.
— Дорогая моя, — Шопен, не сильно заботясь о своем состоянии, скидывает с головы промокший насквозь капюшон, — почитайте учебники по истории. И вы увидите, что все талантливые композиторы умирали или погибали в молодости. Такова наша судьба. И каждый думает, что он станет тем самым единственным исключением. Но не становится.
Повисает неловкая тишина. Мне на мгновение показалось, что я слышу звон капель, сталкивающихся в воздухе, еще в полете.
— Поскольку вы живете в реальном мире, Розмари, не могли бы вы уточнить для меня одну вещь? — композитор склоняет голову набок. — Удостоверьтесь в том, что мое завещание беспрекословно исполнено.
— И что же вы завещали потомкам?
— Я умер вдали от своей родины, Розмари, — он горько вздыхает. — Я чувствовал дыхание смерти, ее приближение. Неумолимо. Я не мог не подчиниться, и потому лишь завещал, чтобы мое сердце после смерти отвезли ко мне на родину, в Варшаву. Наведаетесь туда при случае?
Киваю.
Нам осталось недолго ворковать. И я не хочу портить впечатление от встречи, показавшись бестактной. Не хочется ему объяснять то, что его любимый город был стерт с лица земли в недавней войне. Но я не стану портить нашу встречу.
— Конечно.
Я не настолько бестактна, чтобы отказать уже давно умершему человеку.
— А вы, мисс Розмари, та еще лгунья.
Я лишь успеваю открыть рот, дабы что-то ответить, как внезапный порыв ветра сбивает меня с ног, заставляя упасть в воду, коей тут все щедро залито.
Когда я подняла глаза, Шопена, конечно же, уже не было.
А я бы хотела стать исключением.
Комментарий к Седьмой сон - Шопен
>Frederic Chopin - Mysterious Forest
Тут у нас такая диллема.
Ворд говорит, что правильно писать ФрЕдерик (на французский манер), а википедия настойчиво заявляет, что Шопен был ФрИдерик, ибо он поляк и им закон не писан. На деле мне глубоко до ближайшей фени, но если найдутся знатоки - милости прошу, поясните простому люду есть ли разница и кто тут не прав.
Часть 4 - Потерянный ангел
4.01
Розмари не сразу поняла, что произошло. Она не помнила, как вчера заснула, не помнила, как оказалась в спальне. Она вообще смутно могла представить себе вчерашний вечер. Все было словно в тумане, сквозь который разум упорно отказывался прокладывать себе дорогу. Мягкая перина, какой-то скрип, чьи-то голоса наверху. Хотя, казалось, что они повсюду. Шум, мерный и успокаивающий.
— Я же вижу, что ты проснулась.
Этот спокойный, довольно громкий и грубый голос мгновенно согнал с девушки остатки сна. Подскочив на кровати, она встретилась взглядом со своим собеседником. Холодные глаза с насмешкой изучали девушку, словно не он сидел тут все это время, и не он разглядывал ее уже несколько часов.
— Что ты здесь делаешь?! — воскликнула Роза, с трудом выдерживая пристальный взгляд Кейдара.
— Какое неуважение. Ты же не видела меня почти целый год, не хочешь даже поприветствовать?
— Ты что, похитил меня? — девушка осмотрелась.
Каюта. Довольно большая, с широкой кроватью, дубовым шкафом и мягким ковром на полу. Из-за небольшого окна бил тусклый лунный свет, создавая в каюте таинственный полумрак, разбавляемый лишь свечой, одиноко горевшей у двери.