Роза с трудом разлепила глаза. У стола, располагавшегося прямо перед ней, на фоне окна выделялась чья-то фигура. Мужчина что-то обсуждал с владельцем кабинета, сидящим за столом. Их разговор невозможно было разобрать. Пробуждающееся сознание выплевывало лишь обрывки фраз.
— Как можно… такое юной девушке?! Она же… вы были бы виноваты! — доносились до Розы чьи-то возгласы, с трудом пробиваясь к ее разуму, словно через пушистую прослойку ваты.
— Приносим свои…
— Да к черту извинения! Что… вкололи?!
— Она уже…
— Розмари! — около кресла присел Рей. Он сжал в руке ладонь девушки, коснувшись ее лба губами. — Роза, ты как? — максимально спокойно сглотнул он.
— Рей… — с трудом разлепила пересохшие губы девушка. — Зелман. Он… это правда?
Аристократ лишь горько кивнул.
— Как? — прошептала девушка, благодарно отпивая из протянутого стакана глоток живительной влаги.
Она уже вполне пришла в себя, и теперь сверлила взглядом психиатра. Или психолога? Какая разница…
— Прочти это, — грустно отозвался Рей, вкладывая в руку Розы свернутый свитком кусочек бумаги.
Надпись на нем гласила: «Для зайчонка».
Дрожащими пальцами девушка разворачивала бумагу. Да, это был его почерк. Такой небрежный, быстрый, мелкий. Зелман еще как-то шутил, что с таким почерком его должны были взять врачом даже без обучения в медицинском университете.
И пока девушка читала, на глаза ее наворачивались все новые и новые слезы. Срываясь с ресниц, покупая мгновение счастливого полета и вдребезги разбиваясь о бумагу, оставляя на ней влажные кляксы.
«Зайчонок, как бы ни банально это звучало, но, если ты это читаешь — то меня уже нет в живых, и я в этом уверен на все сто. Не смей плакать, а то размоешь слезами чернила и бумагу промочишь! Никакой качественной бумажки я выпросить у этих докторов не смог.
Я обещал показать тебе тот ресторанчик в подвале. Прости, что не сдержал обещания.
Я долго думал, что мне написать. Хоть и прочел много книг, но так и не научился говорить красивые слова. Тем более, знаешь, когда тебе остается жить считанные минуты, нет времени красиво излагать последние мысли, тем более таким некачественным пером (теперь я полностью понимаю, почему доктора пишут так мелко и неразборчиво — экономят чернила!)
Зайчонок, я сделал в этой жизни много плохого. Но надеюсь, ты не запомнишь меня как сумасшедшего извращенца с пошловатыми мыслишками. Хотя, наверное, я не стою более. Прости. И не морщи носик, тебе это не к лицу! Появятся морщинки.
А еще, у меня к тебе маленькая, но очень важная просьба. Такое никогда не говорят в реальной жизни, ведь никогда не знаешь, сколько тебе осталось. Я хочу, чтобы ты написала надгробную речь. Для меня. Это было бы очень приятно.
Мне не нужны красивые слова, ведь ты, как и я, далеко не поэт и не Булгаков. Мне-то, по большому счету, уже ничего не нужно. Эта предсмертная записка просто дань человеку, которого я ценил, намного больше, чем остальных. К тому же, я знаю, что ты больше всех будешь лить слезы, и не отрицай этого. Ты же такая чувствительная, Розочка. (Вытри слезы, я сказал!)
Когда тебе скажут, что я мертв — выйди на улицу. Посмотри на небо! Я хочу, чтобы ты посмотрела на небо, и представила, что я вижу тебя. Оттуда. И я увижу, зайчонок! Представь мою улыбку, и я улыбнусь тебе. Ты ведь сама знаешь, что люди не уходят бесследно. И я останусь, только верь в меня. Хорошо, Розмари Салэс?
P.S Не смейте хоронить меня в дождь! Ненавижу глупые стереотипы. Буду являться с того света, и греметь цепями по ночам. Хоть и стереотипно, но эффектнее чем похоронная процессия под черными зонтиками, в черных плащах, оплакивающая черный гроб, черными слезами.
Ах, да, ты наверняка захочешь знать, что же случилось. Я всего лишь попросил прикурить у какого-то прохожего, у которого оказался нож. Он нагнал меня у до…»
Фраза обрывалась на полуслове. Видимо: «у дома». На бумаге отчетливо были видны несколько клякс. Наверное, это перо выпало из руки аристократа.
Зелман Аркур — умер.
5.06
Комментарий к 5.06
*сквозь слезы*
Слез больше не было. Остались только холодное осознание истины и пустой взгляд. Красные выплаканные глаза и искусанные ногти на руках. Розмари не могла смириться с тем, что слова Зелмана о том, что каждый поцелуй был для него подобен последнему, могли так легко, по одному щелчку пальцев, стать явью. Девушка уже приняла эту мысль, но все еще обнимала подушку, периодически покусывая ее уголок и сжимая в тонких пальцах том «Мастера и Маргариты».
Как выяснил Рей, на Зелмана напали обычные грабители. Они забрали деньги, что не удивительно. И аристократ мог бы выжить, если бы не попытался ударить одного из нападавших. А тот возьми да ударь его ножом в живот. По итогу Зелман скончался от обильной кровопотери, ведь до больницы ему пришлось добираться самому. Он бы даже не успел написать свое письмо, если бы его не подобрал какой-то добрый извозчик.
— Малышка, — присев около Розы, Рей с грустью заглянул ей в глаза. — Не хочется об этом говорить, но… ты поедешь на похороны?
— Куда? — одними губами прошептала девушка.
— Я говорил с его нотариусом, — вздохнул аристократ. — Нельзя разглашать завещание, но он сказал мне, что Зелман еще устно завещал похоронить его на семейном кладбище в Рэмайро.
— Поеду, — сглотнула Роза. — Можно… воды?
Она даже не шептала. Практически хрипела. Голос девушка не сорвала, но связки явно перетрудила. Она плакала более пяти часов к ряду, рыдая в голос.
— Конечно.
Рей поднялся со своего места. Налил из стоявшего на столике графина полный стакан воды и, с опаской протянул его девушке. А затем, плюнув на все это, слегка дрожащей рукой поднес стакан к губам Розы, помогая той выпить. Она не была против. Скорее, наоборот.
Стоило последней капле воды коснуться ее губ, как Розмари рванулась вперед, утыкаясь носом в плечо Рея. Слез уже не осталось. Она просто тихонько скулила от безысходности, медленно сползая куда-то вниз. И уже через минуту девушка клубочком свернулась на коленях аристократа, позволяя ему прижимать ее к себе и гладить по волосам, шепча что-то неразборчиво успокаивающее.
— Он попросил меня написать надгробную речь, — прошептала Розмари, открывая роман, который все это время сжимала в руках, и глядя на оставленные Зелманом пометки.
— Ты можешь этого не…
— Это было его просьбой ко мне, — сглотнула девушка, поднимаясь. — Я не могу отказать.
Рей провел ее удивленным взглядом, когда Розмари босыми ногами прошлась по паркету. Вышла на крыльцо, затем на лужайку в саду перед домом. И, запрокинув голову, взглянула на небо, до крови прикусывая губу, чтобы вновь не разрыдаться.
Хмурое осеннее небо, казалось, было неумолимо. Но даже оно, видя Розмари такой слабой и беззащитной, прослезилось. Первая капля дождя упала на щеку девушки. Затем вторая и третья. А уже через минуту ливень стоял стеной, заставляя редких прохожих со всех ног бежать домой.
А Роза стояла под дождем, молча всхлипывая и не заботясь о том, что мокрые одежда и волосы липли к телу. Как ночью.
— Бог в дожде? — одними губами прошептала Розмари. А затем, сглотнув, добавила. — Для меня ты навсегда останешься Богом, который приходит вместе с дождем. Мой Бог дождя.
***
Говорят, что дождь в Рэмайро бывал крайне редко. Но во время приезда туда Розы и Рея все небо было затянуто непроглядными тяжелыми, словно налитыми свинцом тучами.
Не успев даже заскочить домой, эти двое прямо с поезда направились в поместье Зелмана, во внутреннем дворе которого и находилось небольшое семейное кладбище семьи Аркур. Зелман должен был стать последним его обитателем, ведь он не оставил после себя наследников, у него не было преемников. Этот человек жил сегодняшним днем, потому не позаботился о будущем. Хотя завещание он и переписывал каждые несколько месяцев. Как выяснилось, не зря. Аркур словно чувствовал, что Смерть дышала ему в спину. И осознавал, что не завтра, так сегодня, она догонит его и подарит ему свой последний поцелуй.