– Нет, спасибо, не стоит. Не беспокойтесь.
Фуенг колдовала, поглаживая и размягчая шею и плечи. Вверх – вниз, вверх – вниз. Сильные, цепкие руки ритмично перебирали мышцы, постепенно дошли до предплечий, кистей, пальцев. Андрей притих – напряженность уходила. Эта женщина уже не воспринималась чужим человеком, делающим непонятно что. Ее движения были такие естественные, такие умиротворяющие, что Андрею только и оставалось забыться и отдаться сладким ощущениям. Вспомнилась Диана, ее смуглая прохладная кожа под струями душа в отеле Экса, как целовал ее в шею под нежной, почти детской мочкой уха, сдвигая непослушно стекавшие каштановые волосы…
Фуенг попросила Андрея перевернуться, мягко помогла справиться с запутавшимися в простыне ногами, заговорила:
– Надо релакс, мистер Маэстро. Моя дочь сделать хорошо.
– Не беспокойтесь, спасибо.
Она продолжила ворожить. Тишина и монотонность движений массажистки как будто нарушили ход времени. Андрей не слышал своего дыхания, словно плавал, колыхался в одной-единственной просторной секунде. И нового кислорода не требовалось.
Фуенг перешла к стопам, и Андрей шевельнулся, как бы выходя из гипнотического сна. Его расслабленность приобретала неведомую ему ранее осознанность. Он не понимал, что уж она там делает с его пятками и пальцами, но это было божественно, почти как последняя часть в тридцать второй сонате у Бетховена. На его ступнях как будто исполняли ту самую ариетту, где всякий раз музыка возносит тебя в облака и становится даже немного страшно: не улетит ли твоя душа навсегда в эмпиреи.
Андрей потерял счет времени. Обнаружил себя сидящим в одной простыне на кушетке. Не знал, с чего начать жить дальше, куда идти, что делать.
– Как вы, мистер Маэстро? Все карашо?
– Карашо, карашо, спасибо…
– Не буду мешать, – Фуенг снова кланялась с ладонями у груди.
Андрей оделся и вышел из кабинета.
– Спасибо, – он чуть махнул на прощание рукой.
– До свиданья, мистер Маэстро, – Фуенг учтиво, но с достоинством поклонилась. – Кароший день вам, кароший день.
Она уже взялась за ручку двери, как Андрей спохватился:
– Скажите, Фуенг, сколько лет вашей дочери?
– Двадцать пять, мистер Маэстро, – на слове «пять» она сделала акцент поклоном.
Странно: по возрасту не сходится. Этой Фуенг на вид не больше тридцати пяти. Облик восточных женщин, похожих на маленьких птичек, всегда сбивает с толку. Он пытался вспомнить, какими коридорами ему отсюда выходить.
В консерватории мы оказались в одном классе – у профессора Вишневского. На традиционном концерте студентов этого класса мы должны были играть в четыре руки фантазию Шуберта. Репетиции и выступление нас снова сблизили. Мы сидели, как и положено для такого исполнения, почти вплотную друг к другу, локти наши иногда соприкасались. Эта любовная перекличка в музыке и нас настраивала на романтический лад, и с этим ничего не поделаешь. Я думал о том, что Ксения – тоже на «К», как и Каролина, которой Шуберт посвятил эту волшебную музыку, вот только я не Франц, и вовсе не на F, как та нота, вокруг которой крутится мелодия. И главная тема, повторявшаяся несколько раз, как будто возвращалась с одним и тем же вопросом: ну так что же? что будет с нами? Неужели мы сейчас остановимся на затихающем аккорде, встанем и разойдемся?
Я был уверен, что Ксения думала о том же. И от этого становилось не по себе. От нас исходила скованность, казалось, что все вокруг это чувствуют. Как танцующая на людях пара, у которой никогда не получится скрыть от других свою влюбленность.
Кажется, именно тогда я впервые осознал, что влюбился, но гнал от себя эти мысли. Правда, уже не так, как в школе. Мы чувствовали друг друга, и объяснить это было невозможно. Ксения явно тянулась ко мне, но что-то подсказывало, что ей больше импонировало мое благоговение перед ней. К тому времени я уже выиграл международный конкурс, а это сильно изменило мой статус среди сверстников. Определенно, она любила свое отражение во мне.
После концерта я предложил ее проводить – до того самого дома, который так поразил меня в детстве. Но мы были другими. Хоть мы и болтали по дороге, как старые друзья, я чувствовал совсем другое волнение. У подъезда Ксения вспомнила о новых пластинках в ее коллекции, и, кстати, она бы мне их поставила, ей интересно мое мнение, тем более родители в гостях, мешать не будут.
В тот вечер было много музыки. Мы и слушали, и танцевали. А потом целовались, сидя на кушетке в ее комнате… Ксения стала совсем горячей, я чувствовал, как она дрожит, а я теряю над собой контроль. Этого я не мог допустить. Потому что я за все отвечал, а теперь – не только за себя. Я резко встал, извинился и ушел. Даже не помню ее лица в тот момент – она отвернулась к стене, обхватив голову руками.