И вот сегодня она с некоторым удовлетворением заметила изменения. Вещи девушка разложила, как ее и просили, правда голубая юбка так и осталась брошенной в кресло, видно, в последнюю минуту Машенька не могла решить, что лучше надеть. И, как некая смысловая доминанта, на поверхности письменного стола, ровно посередине, лежала надорванная упаковка прокладок. В конце концов, если она и про Баха не поняла, почему должна понимать про деликатность в чужой комнате.
Когда Машенька позвонила в дверь, еще не было двенадцати. Как рано! По всем прикидкам Елены Васильевны экзамен должен был закончиться в три, а скорее всего, в четыре часа дня. Неужели что-то случилось?
Машенька была зареванная, но уже отплакавшая. Ее пышные золотистые волосы растрепались, заколка висела на выбившейся пряди, будто муравей на травинке. На лице – смятение и какая-то непонятная решимость. В руке Машенька держала большой пакет из продуктового магазина. Елена Васильевна побоялась задавать лишние вопросы.
– Я провалилась, – басом сказала девушка, сбросила на ходу в коридоре босоножки и прошла в кухню.
Елена Васильевна растерянно последовала за ней. Машенька шмякнула на стол пакет. Из него выкатились две бутылки молока и банка горчицы.
– Подожди, расскажи по порядку. Что произошло?
– А нечего рассказывать, запуталась в сонате, хотела начать заново, а они мне сказали, что уже хватит и что я свободна.
Машенька продолжала выкладывать из пакета чипсы, шоколадки, жвачки и другую ерунду.
– Ой, что-то я не то накупила. Еще молока вместо кефира взяла.
Она попыталась разодрать упаковку с чипсами, но та никак не давалась. Машенька чуть ли не стонала от напряжения и отчаяния. Но чипсы были запечатаны намертво. Машенька отшвырнула упаковку, отвернулась к окну и разрыдалась, закрыв лицо руками.
Елена Васильевна попыталась ее приобнять за плечи:
– Давай я позвоню и узнаю, можно ли написать апелляцию. Они должны разрешить тебе попробовать еще раз. Раньше так делали. Мы скажем, что ты очень волновалась.
Слова Елены Васильевны звучали неубедительно даже для нее самой. Но Машенька словно и не слышала, а только твердила сквозь слезы:
– Она меня убьет. Мать меня убьет. Вы ее плохо знаете. Это с вами она такая хорошая, а с другими… совсем не такая.
Но Елене Васильевне не надо было рассказывать, какая на самом деле Жанна Аркадьевна. Все-таки они много лет работали вместе. Жанна Аркадьевна изо всех сил старалась соблюдать приличия, быть вежливой и даже ласковой с учеником, но стоило тому проявить невнимание к ее предмету – а преподавала она музлитературу, что многими воспринималось как нечто необязательное, – преподавательница превращалась в фурию. Лицо ее покрывалось красными пятнами, слова сочились ядом. Кто-то из преподавателей говорил, что у нее серьезный комплекс. Ведь не разрешили ей когда-то вести специальность: требования ее были непонятны, замечания противоречивы и запутанны. А показать то, что было нужно от детей, не могла. Играла плохо, ковыряла пальцами по клавишам, бросала незаконченную фразу. Поговаривали, что музыку она совсем не понимает, а работает в школе только благодаря какому-то блату в администрации города. В конце концов ее ученики показывали на отчетных концертах худшие результаты, а родители писали жалобы.
Но добиваться своего Жанна Аркадьевна умела дай бог каждому. Отсутствие таланта она компенсировала силой воли, из тупиков в отношениях ловко выворачивалась. Если кто-то из коллег задевал ее самолюбие, она всегда брала реванш: либо объявляла открытую войну, отвечая на одно замечание целым залпом жалоб и доносов, либо унижала и мстила тихо, безошибочно нащупывая слабые и болезненные точки. Свидетелей, как правило, не было, и ее едкие ответки коллеге в конечном итоге считали слухами и фантазиями глубоко обиженных людей.
– Хотите, я вам расскажу, как она меня заставляла диктанты по сольфеджио дома писать? – Машенька резко обернулась, показав опухшее лицо. – Да она издевалась надо мной! За то, что мне было трудно в этом долбаном училище. Она ведь все хотела, чтобы я лучше всех была. Если у нее самой не получилось. А я была хуже всех. Вы слышите?! Хуже всех!!!
Раздался телефонный звонок. Жанна Аркадьевна, легка на помине.
– Елена Васильевна, дорогая, есть ли новости от нашего сокровища? – сладко пропела коллега.
Елене Васильевне так хотелось сказать, что еще рано для новостей, и дать себе собраться с мыслями. Понять, как лучше защитить Машеньку от всех страшных последствий. Но она решила говорить открыто.