Фрак заранее готовить я не стал, и это было с моей стороны мудро, потому что я не выдержал бы и наверняка надел бы его еще до вручения Нобелевки на какую-нибудь рядовую пошлую синьку. И там бы его замызгал винищем или скумбрией. Поэтому фрак я решил купить перед самым вручением.
А вот речь я заготовил давно. Правда, я несколько раз ее дорабатывал, внося в нее некоторые несущественные изменения.
Дольше всего я бился над концовкой речи. Я хотел, чтобы она была красивой и трагичной одновременно, потому что в ней я обязан был подчеркнуть, что это бабло не сделает меня продажным пидарасом, а признание не сделает меня счастливее, и я не сдамся, и я буду бороться, и даже если я умру, то попрошу перед кончиной, на своем мокром от слез женщин смертном одре, попрошу – позовите ко мне столяра, столяр придет и скажет – я записываю, я скажу – сделай мне, старик, в гробу два паза для рук, чтобы если к могиле моей подойдет душа пустая, коммерческая, я суну свои руки в пазы, и руки мои вылезут из земли, и удавят пидараса, и будут знать тогда все, кто продался: не дремлю я, нет, не дремлю, я есть, я не сдался, я живой, я - с вами! Вот так как-то виделись дух и буква моего спича.
Одна из ранних, юношеских версий моей Нобелевской речи предполагала даже такой откровенно радикальный поворот, как сжигание чека и показывание оголенных ягодиц членам королевской семьи. Но потом я отказался от этого, так как это было нечестно – ведь на самом деле, я был бы рад премии, а показывать ягодицы тому, кто доставил тебе радость – это откровенная пидарастия. Я долго работал над этим сложным моментом, и в конце концов, пришел к простому, лаконичному решению: я выхожу, со мной выходят: пара индейцев из самой неблагополучной в социальном отношении резервации, несколько цыган, очень музыкальных, но несколько напряженных, потому что они давно в розыске, и гитары в их руках – тоже, несколько пьяных молдаван, вообще не понимающих, зачем они тут, и кто все эти люди, пара огромных, очень толстых, блюзовых черных женщин в шикарных платьях и банных полотенцах на головах. Я скупо принимаю чек, кладу его в карман, и мы поем. Мы поем старую песню, ту самую, которую пела мне моя бабушка. Члены королевской семьи встают, как один человек. Все потрясены. Король в слезах предлагает мне корону, я говорю: оставь себе эту хуйню. Потом я обаятельно говорю по-шведски – «спасибо!». По записям концертов великих рок-групп я знаю, что это всегда заводит стадионы на мировых турне, когда фронтмен может сказать слово «спасибо» на местном языке.
После чего мы – я, цыгане, нигерши и так ничего и не понявшие, но с удовольствием спевшие молдаване - уходим. А в зале еще долго дамы в брилах утирают слезы со своих выпуклых бледных грудей. Вот так. Не знаю. Суждено ли мне будет воплотить этот простой и прекрасный замысел. Не знаю.
Так вот, к чему я это говорил – писатель может получить даже Нобелевку. А все равно он будет помнить. Как всю жизнь прожил в трэше, надеясь во сне, что скоро слава, но утром – все то же: немытое окно, печальные мысли, кончилась трава. Как жена говорит: когда же у нас будут деньги, проклятый урод? Зачем я родила от тебя ребенка, мутант? Смотри, сынок – вот твой папа, он - мутант. И сынок повторяет: папа - мутант. Как редактор говорит: мы напечатаем ваш роман с удовольствием, если вы согласитесь изменить его название, жанр, стиль, смысл, язык и автора.
И я прикидывал. Потом, много позже, непоправимо поздно, когда приходит признание, и стоишь у зеркала, уже во фраке, тебя гримируют пидарасы с кисточками, а через минуту – идти в зал за Нобелевкой – что ты чувствуешь? Ведь унижения по пути в Стокгольм нельзя забыть.
Нет, некоторые как-то могут. Видимо, фрак так действует. Надел фрак – все. С прошлым покончено. Больше не жамбон, больше не мутант. Теперь – великий писатель.
Самое интересное, что это все - фрак и чек – и правда влияет. На всех. Даже тренер по плаванию может встретить тебя, и сказать:
- Прости старика, прости, что все детство ебошил тебя палкой, да, я слыхал, слыхал, теперь ты не жамбон, а великий писатель, а все-ж таки, а, скажи, пошло ведь тебе на пользу, а, укрепило твой дух, а, то что я тебя палкой ебошил, а, сынок, помнишь, золотые стояли деньки, как жизнь прошла, как один день, да-а…
И прослезившись, старик обнимет.
И жена скажет:
- Ну, наконец-то, у нас будут деньги, хоть не зря всю жизнь с тобой мучалась, отдала тебе свою душу, свое физическое тело, ну а что будем делать, когда Нобелевка закончится, ты подумал, мутант?