Апофеозом того вечера, который я помню, был рассказ дяди Эдика о том, что он был матросом в юности. Дядя Эдик вдруг перестал танцевать и стал рассказывать про море. Дядя Эдик сказал, что море не любит слабых, и проверяет людей. Потом дядя Эдик налил себе вазу водки. У мамы на столе стояли такие большие вазы. Дядя Эдик выпил вазу водки, и знаком приказал всем следовать за ним. Он не мог говорить после выпитой вазы, и объяснялся знаками. Все пошли за дядей Эдиком. И я пошел. В другое время меня, конечно, не пустили бы идти за человеком, выпившим вазу, но в этот раз все были слишком парализованы – ожиданием подвига дяди Эдика.
Надо сказать, что это свойство героя. Герой может и не совершать вроде бы подвигов. Но в воздухе вокруг него витает, плотно витает, как мошкара в тайге, ощущение предстоящего подвига. Поэтому женщины любят героев. Потому что женщинам нравится жить в атмосфере, пронизанной ожиданием скорого подвига.
Дядя Эдик всех привел на балкон. Возле нашего дома росла сосна. Она была тогда совсем небольшая, это была не сосна, а сосенка. Она едва доставала до второго этажа. Мы жили на третьем. Дядя Эдик посмотрел вниз на сосенку. Потом глубоко вздохнул. И прыгнул с балкона вниз.
Дядя Эдик не упал как камень, это было бы позорно. Дядя Эдик пролетел над двором, легко, как коршун. Потом приземлился. Был слышен сильный стук. И потом тишина. Все ахнули и стали смотреть вниз.
Я тоже стал смотреть вниз. Я видел, как внизу стоит дядя Эдик. Он стоял на ногах. Он приземлился на ноги, и даже не согнул их. Он был похож на памятник кому-то великому. Он им и был в тот момент. Он смотрел куда-то вдаль. О чем думал в ту минуту дядя Эдик? Не знаю, этот ли вопрос занимал всех гостей моей мамы, но все закричали:
- Эдик! Ты живой??!!
Это был глупый вопрос, потому что было видно, что дядя Эдик - живой и крепкий человек. Дядя Эдик не ответил на крики. Он не слышал их. Он не смотрел на свои глубоко вошедшие в грунт прямые ноги. Он смотрел вдаль. Он слушал звук моря.
Возле моего дома не было моря. Северного серого моря, на котором матросил дядя Эдик, когда был юн. То море было далеко. В сутках и сутках пути. Если на поезде. Или в часе езды на комете. Но дядя Эдик обладал самым мощным оружием героя: воображением. Используя этот мощный инструмент, дядя Эдик в тот момент оказался на море. Седые волны разбивались о мощную фигуру дяди Эдика, печальные альбатросы витали над его головой, холодные ветры Арктики обдували простое суровое лицо дяди Эдика. Так он стоял долго, и был прекрасен.
Потом дядя Эдик с трудом вынул ноги из грунта, и посмотрел наверх. На нас. В его взгляде была жалость. Это была жалость матроса к обитателям суши, жалость кита к земноводным.
Земноводные закричали:
- Эдик! Молодец что живой! Мы думали, ты убился! Поднимайся к нам! Поднимайся в подъезд, на лифте, Эдик!
Уже не с жалостью, а с презрением посмотрел дядя Эдик на тех, кто предлагал ему лифт. И взялся за лозу винограда.
Виноград в нашем городе рос везде, в самых неподходящих местах. Потому что его везде сажали – жители, ветра и птицы - своим пометом. То есть, только птицы, конечно, сажали пометом. Своим пометом – это относится к птицам. Ветра не имеют помета. А что касается жителей, то и они, это не стоит исключать совершено – сажали виноград порой своим пометом, но чаще сажали его все-таки своими руками.
Виноград возле девятиэтажки, в которой была квартира мамы, посадил сосед дядя Коля, он был без ног, потому что в юности он был спортсменом-гимнастом, обладал отличной фигурой, и его любили женщины, и однажды он поехал куда-то в село на свадьбу, и там его тоже любили женщины, а он напился, и сел в грузовик, не в кабину, а в кузов, полный женщин, и когда грузовик быстро ехал по селу, дядя Коля решил показать женщинам эффектный трюк – прыжок назад полтора оборота прогнувшись на ходу из кузовика грузовика, быстро едущего по проселочной дороге. В итоге – перелом позвоночника и паралич тела. Дяде Коле тогда было двадцать лет. Остаток жизни красавец дядя Коля жил в инвалидной коляске. Дядя Коля раньше жил в доме на земле, и там у него был виноград, он из него делал вино, и пил его, и когда он пил много, он засыпал, и во сне улыбался, потому что во сне он был молодой и не парализованный, и его любили женщины, и он только садился в кузов грузовика, и еще даже не думал исполнить прыжок назад полтора оборота прогнувшись.