Стивен Робертс
ПИАСТРЫ, ПИАСТРЫ!!!
Повесть о пиратах и сокровищах, записанная Джеймсом Хокинсом по воспоминаниям некоторых, во многих отношениях замечательных, людей.
Предисловие. Посланник судьбы
Однажды, в ненастный осенний вечер в нашу дверь постучали. На пороге стоял промокший насквозь человек. Вода стекала с его треуголки, ручьями лилась с плаща на пол.
Это был высокий мужчина, с виду джентльмен, лет на десять старше меня. Он снял шляпу. Длинные седеющие волосы слиплись на лбу; глаза, глубоко запавшие, зорко сверкнули, когда он поднял голову. Худой, но не согбённый, осанку держал прямо и уверенно.
Бэн принял плащ и проводил его на свободное место у камина. Незнакомец несколько мгновений разглядывал Бэна, словно хотел спросить о чём то. Но промолчал.
За окнами лил дождь, стучал по крыше крупными каплями, ветви деревьев скрёбли по стеклу. Огонь в камине боролся с сыростью и холодом. Почти все вечера я проводил поближе к очагу, к теплу и свету. Годы брали своё, я уж давно не был тем молодым человеком, что взбирался на грота‑салинг с легкостью обезьяны и не боялся ни ветра, ни качки. Старость подкрадывалась всё ближе болью в груди и ломотой в суставах.
Бэн подкинул поленьев, и огонь, брызнув искрами, затрещал с новой силой, разогнав полумрак гостиной. Сколько времени мы просидели молча, я сказать не могу. Время научило меня терпению, и я уж не замечал его течения. Дни были похожи один на другой, я потерял им счёт. Лишь когда в церкви звучал колокол, я понимал, что прошла ещё одна неделя, такая же пустая и скучная, как все прежние до неё.
После приветствия я не спешил заговаривать: гость был незваным, и приличия не требовали от меня ни расспросов о здоровье, ни пустых разговоров о погоде. Незнакомец также не спешил начинать разговор, сушил промокшую одежду и грел руки, протянув ладони к огню.
Он не смотрел ни на меня, ни на Бэна. Не разглядывал обстановку, словно всю жизнь провёл в моём доме, отчего всё здесь было ему известно и любопытства не вызывало. Он сосредоточенно смотрел прямо в огонь, размышляя о чем‑то своём. Обдумывал начало разговора?
Подчиняясь долгу приличия, он всё‑таки заговорил первым:
— Простите, что не представился сразу. Я не мог решиться назвать своё имя, так как оно довольно известно в широких кругах. Но и не назваться не смею. Врать Вам я не хочу. Потому скажу Вам, кто я. Полагаюсь на Вашу честность и тактичность. Только попрошу сохранить моё имя в тайне, как и наш разговор. Это так же и в Ваших интересах, как и в моих.
Он выждал паузу, словно давая мне возможность подумать. Его слова слегка шокировали меня своей прямотой. Врать мне? Но зачем? Чем его имя может навредить мне?
— Можете на меня положиться, сэр. Я мало с кем общаюсь, и потому не вижу причины распространяться о нашей с вами встрече, если Вы желаете оставить её в тайне.
— Очень хорошо. В таком случае позвольте представиться: Джек Рэдхем. Штурман.
Несомненно, имя это было мне известно. Имя человека, чья слава пронеслась над водами Атлантического океана и достигла берегов старого Альбиона. Однако то было давно, и теперь почти забыто.
— Джеймс Хокинс, эсквайр, к вашим услугам. Какие пути судьбы привели Вас к нам?
— Я к вам по делу, и дело это, мне кажется, более интересно вам, нежели мне.
— Вот как? Вы меня заинтриговали!
— Именно так, джентльмены! Я хотел бы обсудить один важный для нас обеих вопрос.
— Бэн…
— Нет‑нет, мистер Ганн может остаться, в некотором роде он имеет отношение к нашему разговору…
— Ганн? Вы знакомы?
Я взглянул на Бена. Тот был сам не свой. Он смотрел на гостя, словно тот явился из преисподней. Последний не отводил глаз от угольев.
— Вполне возможно…
— Обогрейтесь, выпейте грогу. В такую погоду очень легко простудиться.
— Благодарю вас, сэр. Я привык к непогоде. Однако от выпивки не откажусь.
Он принял кружку из рук Бэна и, не спеша, словно раздумывая о чём то, начал пить. Бэн суетился более, чем обычно. Мне казалось, что‑то в посетителе тревожит его, но что, он пока не мог сказать. Бен то бледнел, то краснел, то делал мне непонятные знаки у гостя за спиной. Все это я посчитал дурным предзнаменованием. Несомненно, Бэн знавал нашего гостя раньше, но не имел возможности предупредить меня о чём‑то, не нарушив приличий. Поэтому я мог лишь молча наблюдать, оставив выводы на потом.
Я видел перед собой крепкого, закалённого человека. Ботинки стоптанные, но недавно начищенные. Чистый, хоть и старый камзол, некогда синий, а теперь выгоревший и затёртый едва ли не до белизны, был местами аккуратно заштопан. Лицо его, обветренное, загорелое, хранило черты джентльмена, воспитанного в хорошем обществе, но много пережившего впоследствии. Тонкие пальцы с чистыми, обрезанными ногтями, крепко держали чашу, он словно и не замечал, что пунш обжигающе горяч. Мозолистые ладони привыкли к веслу, а наверняка и к сабле. Весь вид выдавал человека, много повидавшего на своём веку, и рождённого командовать более, чем подчиняться.