Ну, бывает. Не в первый и не в последний раз в жизни меня винят в чужой вине. Да наверняка и мои какие-то грехи в жизни списывались на других. Идеальный порядок бывает только в инструкциях, а по жизни бывает всякое. Но где-то в феврале был случай, когда я приболел ангиной, а тут пришел еще один груз бензина. Сливали ночью без меня, а утром я прихожу кое-как в штаб с замотанным шарфиком горлом. Спрашиваю нашу лаборантку Дину: «Сделали анализы?» Ну, какие у нас анализы, не Академия Наук, прямо скажем. Плотность ареометром, разгонка фракций по Энглеру, еще что-то. Дина, конечно, тоже не лабораторный асс, но баба неглупая, и свои инструкции знает и выполняет. «Так, товарищ лейтенант, тут разгонка…» — «Что разгонка?» — «Да ее нет. Все гонится при одной температуре, при ста семи градусах».
Интересное дело. Для бензина такое невозможно вообще. Если гонится при одной температуре, то это, видимо, какое-то индивидуальное вещество. Какое? «Дина, принесите мне, пожалуйста, пробирочку, мне ходить-то сейчас не очень». Она сходила, принесла, я понюхал — вроде, пахнет ароматическими углеводородами. Значит, тут, по всей вероятности, толуол. Я это вещество уже неплохо знал. Дело в том, что дипломную работу я делал по диспропорционированию бензойной кислоты в бензол и терефталевую. Ситуация такая, что после строительства в мире большого количества установок платформинга толуола стало производиться много больше, чем нужно. Раньше-то он был в дефиците, нехватало на производство известной взрывчатки тринитротолуола, который публика знает под ником «тол».
Ну, есть соблазн после окисления нашего углеводорода в бензойную кислоту ее соль превращать в соль терефталевой кислоты, как жизнь нужной для производства лавсана-терилена, и в бензол. Дипломов и диссертаций на эту тему сделано море, но в дело не пошло до сих пор, поскольку это дело идет в твердой фазе, а такие процессы промышленность не любит, очень уж много проблем. Ну, если короче, толуол и его запах я знал, так что решил — видимо после налива продукта на Ангарском нефтехимкомбинате попутали документы, записали бензином и отправили вместо какого-то химкомбината к нам на склад горючего.
Я к командиру: «Товарищ майор, тут ошибка. Прислали вместо бензина вот это. Пока-то слили в отдельную емкость, но надо закачать назад, если цистерна еще не ушла и давать телеграмму на комбинат, пусть забирают. Продукт дорогой, что его зря портить». Майору с его приблизительным образованием это всё китайская грамота. Он понимает одно — я в прошлый раз проштрафился и не слил как следует, а теперь опять морочу ему голову якобы научными терминами. Наорал на меня, правда о гаупвахте на этот разговора не было. Он один раз вот так накричал, да и отправил меня на офицерскую гаупвахту в Благовещенск. Я на следующий день без слова уехал, переночевал, почитав на сон грядущий Уставы да инструкцию о ношении формы, познакомился с начкаром — таким же, как и я, офицером на два года, таджиком-аспирантом по философии из Душанбе. А на утро появляется лично майор. Он вдруг обнаружил, что надо отправлять в Хабаровск квартальный отчет по движению нефтепродуктов. А зампотех Володя в командировке, а сам он заполнять этот отчет не умеет.
Ну, честно скажу, что я попил тогда его кровь, уперто не желая возвращаться ранее своих отбытых трех суток. Но вообще-то отношения у нас были почти семейные. Раз в квартал я получал по секретной почте конверт с надписью «Вскрыть лично командиру части». Относил майору, он вскрывал, читал и вызывал меня к себе в кабинет. «Товарищ лейтенант, выражаете ли Вы желание остаться служить в кадрах Советской Армии?» — «Никак нет, товарищ майор», — «Ну и правильно, Сережа, ничего тут хорошего нету!» Я, ведь, кажется, уже писал, что он с большим нетерпением ждал часа своей оттягиваемой начальством отставки и отъезда на военную пенсию в Симферополь к жене и сыну.
Но вот на этот раз я его убедить не смог и он, не стесняясь военно-полевыми выражениями, приказал мне «не валять дурака и перекачать привезенный бензин в общую стационарную емкость». Ну нет, думаю, я в этом не участвую. «Товарищ майор, я тогда подаю на ваше имя служебную записку о том, что этого делать нельзя». Он все же несколько опомнился и велел сверхсрочнику Володе перекачать все пока в мягкий резервуар, который лежит на складе на случай, не дай Бог, войны. Наш зампотех Володя именовал эти штуки «боевыми гондонами», в общем, довольно обоснованно. А мне об этом ни он, ни старший сержант не сказали. Я уж тем был доволен, что пока не смешали индивидуальный химикат с бензином. Горючему-то ничего не сделается, а весь труд по выделению вещества на высоченной ректификационной колонне пропадет.