Лесостепь и приморская тайга производили на нас неслабое впечатление. Надо сказать, что весь сентябрь по югу Дальнего Востока шли дожди, а октябрь и первая половина ноября выпали сухими, солнечными и теплыми. Мне потом объясняли, что это характерная черта муссонного климата. Во всяком случае, нам на погоду тогда жаловаться не пришлось. Не надо, конечно, преувеличивать таежное разнообразие. Ну, дикий виноград по дубу, так и дальше дикий виноград по дубу. Иногда какие-то странноватые местные березы и сосны, еще амурский бархат — здешний пробковый дуб. Я его несколько лет спустя встретил в московском Измайловском лесопарке, так чуть не прослезился от воспоминаний.
Один раз на опушке леса мы увидели большую кучу корнеплодов, видимо, колхозники не успели увезти. Наши лейтенанты быстро набрали их себе, стали чистить штык-ножами и грызть. Я было пытался их остановить: «Товарищи офицеры, что ж вы делаете? Это же турнепс, его сажают на корм для скота. А немцы им наших военнопленных кормили!» Но не проняло, и я, несколько огорчившись, тоже взял себе один корень, стал его чистить и есть.
Так и прошло еще три недели. Потом нас собрали, объявили, что сборы закончились и надо ехать по местам службы. То есть — кому ехать, а кому и лететь, как Ване Фризену, например, на свой мыс Шмидта к Полярному океану. Почти все мы вместе доехали до Хабаровска, а там многие пошли в ресторан «Дальний Восток», чтобы там попрощаться. Я за этим ужином слегка лоханулся. Все люди как люди — взяли водочки и пельменей, а я увидел в меню жареную утку, заказал её и к ней красного сухого. Видимо, сработал в голове воспоминания о соответствующем эпизоде в джеклондоновском «Джоне Ячменное Зерно». В результате люди пьют, а я все сижу и жду своей утки и бокал красного. Спасибо, добрый Ваня налил мне рюмочку и дал пару пельмешков на закусь, чтобы чокнуться со всеми.
А наутро я опять сел в благовещенский поезд и уехал к себе в Приамурье. Там тоже много всего было до благословенного дембиля в июле семидесятого. Но это, как говорил стругацкий Саша Привалов, уже совсем другая история.
Шестьдесят девятый
В общем, съездил я в Приморье на офицерские сборы, неплохо, в конечном счете, развлекся. Надо было возвращаться к себе в Амурскую область, тянуть лямку, ради чего меня, собственно, и призвали. Но тоска, как и до сборов меня все-таки не оставляла. Ну, представьте себе, что вас на те же два года отправили куда-то заниматься каким-то достаточно бессмысленным делом. К примеру — разводить кроликов, если вы к этому никак не склонны. Либо выпиливать лобзиком узоры. Надоест, я думаю.
Впрочем, я же тут никак не один. У нас в Березовке был заметный гарнизон до 1945 года. Когда в августе Красная Армия сурово наказала японских милитаристов за то, что мы их боялись с середины 1941-го, а они хоть бы шевельнулись, а еще и любимый ученик тов. Сталина Мао быстро сожрал Чан Кай-ши, то гарнизона этого не стало. За Амуром-то наши младшие братья и выученики по части строительства социализма. Остались вблизи поселка только три окружных склада: одежно-вещевой, картографический и наш, горючесмазочный. Да и те кадрированные, то есть — по нескольку офицеров и сверхсрочников, а рядовых в случае войны подвезут из Кузбасса и других подобных мест. А так всё — охрана, техническая работа, пожарное дело — на служащих Советской Армии.
Особенно, конечно, ценно было тут с ВОХРом. Половина наших стрелков были молодые и не очень тетки с карабинами Симонова, которые и охраняли довольно большую техническую территорию. Я каждую неделю оставался в домике штаба дежурным по части и по ночам должен был ходить и проверять посты. Однажды я даже спас одну из наших воительниц. Дело было летом, иду между сараями со смазками и вижу трагическую картину. Корова, видите ли, забрела на нашу техтерриторию и что-то ей не понравился(-ась) наш стрелок, так она ее прижала в угол к стенке хранилища и что-то угрожающе мычит. Ну, я взял доску и отогнал зверя. Жертва была так счастлива от своего спасения из пасти чудовища, что просто заплакала. Так что, как видите, и за мной числится подвиг за время моей службы.
Если вернуться к истории Березовского гарнизона, то к середине 60-х вдруг оказалось, что наш любовь с Мао имеет много признаков садомазохизма. Пришлось срочно присылать в поселок отдельный танковый батальон, а потом еще и танковый полк. Потом появился еще и отдельный инженерно-мостовой батальон, где офицером по снабжению горючим служил мой коллега по уссурийским сборам Аркадий. А уже после этого прислали инженерный полк с ужасными конструкциями из сказок о роботах для строительства окопов. И так, в общем, было по всему Дальнему Востоку. С возрождением «несокрушимой твердыни» вышла, правда, накладка, связанная с ДОТами. До войны были выстроены могучие укрепрайоны с бетонными закопанными башнями. ДОТы эти были вооружены пушками и пулеметами, а под землей на глубине метров шесть связаны кабелями и трубами. Ну, после удачного похода китайской Народно-Освободительной армии на юг все эти укрепрайоны разоружили, покинули и они постепенно покрывались пылью и паутиной. В припадке демилитаризации еще и уничтожили на всякий случай всю документацию на сооружения. Так что во второй половине 60-х, когда Мао сам оказался такое слово и надо было восстанавливать эти УРы, то связь по ним оживить не получилось и пришлось заново прокладывать те же кабеля, но уже на глубине метра два. Все же труба уже была пониже, а дым пожиже по сравнению с временами Сталина и Блюхера. То ли зэков было уже поменьше.