Стало быть, и я насквозь зооморфен. Но это нисколь не обижает меня и не принижает. И где-то писал я в свойственной мне возмутительной и глумливой манере, что лицо писчебумажника Проханова напоминает мне противень со студнем в пристанционном буфете, который (студень) начинает трястись, когда мимо станции проносятся товарняки. Беру свои слова назад! Нет, зооморфен и Проханов, лицом и поведенческими виляниями напоминающий лишь его — чешуйчатого варана с острова Коммодо.
А что же наш литератор Маканин, представленный портретами и в "Новой газете" (по случаю увенчания его главной трехмиллионной премией "Большая книга" ("Большая лажа"!) за роман "Асан"? Плюс — портретом на заднике романа? Всяк мало-мальский физиономист, штудировавший Брэма, Акимушкина и Джой Адамс, воскликнет: вот чистый зооморфизм! Вот облик собакоголового павиана, причем — утратившего верхнюю ступень в иерархии стаи.
Так что, господа — все мы зооморфны, ввиду чего и понизим градус обид. Да, я пёсообразен, а кто-то варановиден, а кто-то павианоподобен. Но отвлечемся от этого. Посудачив о предмете российской околохудожественной словесности, поскольку художественной (исключая отдельные всплески в поэзии) — почти нет нынче в помине.
И тут мне куда приязненней, чем бутафорский Маканин — бушующий сталинист и мракобес Проханов. У которого, я уверен, указательный палец на левой руке имеет длину нормальную. Тогда как у Маканина, так мне думается, указательный палец на левой руке много короче. Ввиду высасывания из него ходульных сюжетов, персонажных мертворожденностей и стилевых безликостей.
Можно превозносить, можно оплевывать Проханова, но человек этот, что нынче в литературе небывало — неимоверно страстен. И какого бы качества ни текла в его жилах кровь — она бешенствует, вскипает и ярится. И человек этот видел на планете столько, сколько не держали во рту и за щекой непищевых предметов все российские теле-, кино-, шоу-бизнесные визготуньи вместе взятые. А из виденного (нередко и участия в событиях) — вырастает ЗНАНИЕ.
А что же наш классик, орфоэп и маяк? На последней обложечной странице романа читаем: "Асан" — роман о войне в Чечне. Но он совсем не о той, о какой нам рассказывают газеты и телевидение. С действительности, какой она предстает на страницах романа, осыпается шелуха официозных шаблонов и бытовая мелочность репортажей".
И в самом деле: не найти читателю в романе такой статейно-конкретной мелюзговости, когда просто так, от веселухи, в честь Рождества Христова — православный полковник Буданов приказывает лейтенанту Багрееву жахнуть из гаубиц по мирному мусульманскому селу Танги-Чу. А когда истинный офицер Багреев отказывается выполнять варварский и людоедский приказ (что оговорено даже в наших уставах!) — Буданов со своим начальником штаба, подполковником, приказывает связать лейтенанта, увечит его ногами, бросает в яму, затем офицера засыпают хлоркой и мочатся на него. А потом полковник изуверски убивает девушку Эльзу Кунгаеву. И ведь принято водружать флаг на вершине поверженного рейхстага? На вершине какой-нибудь взятой высоты? Поэтому — как не забить рукояткой вперед во влагалище убитой саперную лопатку? Высота взята!
В КАКОЙ САМОЙ РАЗЛОЖИВШЕЙСЯ, ОДИЧАЛОЙ И КАННИБАЛЬСКОЙ АРМИИ, КРОМЕ РОССИЙСКОЙ, ТАКОЕ МОГЛО ПРОИЗОЙТИ?
Но отшелушивает писчебумажник Маканин всякую подобную "бытовую мелочность репортажей". И как доложено в предисловии к роману — "После "Асана" остается только правда".
А своеобразная эта правда читателя, еще и не заглубившегося в текст романа — озадачивает уже с обложки.
Нынче разлитие напыщенности стало кругом. Ввиду чего самая захолустная какая-нибудь мусоросжигательная шарашка имеет в штате пресс-секретаря или же мидл-, а то и вовсе топ-менеджера по связям с общественностью. И как же без этого в романе "Асан"? Потому здесь средь персонажей, пусть затрапезный, пусть старпер — присутствует аж генерал Базанов, специалист по связям ограниченного российского воинства с чеченскими аборигенами. (У нас давно и в большом ходу слово "ограниченный". Помнится, и в Афганистане был у нас "ограниченный контингент", и в Югославии, и на Кавказе то же, и уйма еще ограниченностей, кроме умалчивания об ограниченной умственной деятельности на всех государственных уровнях.)