Он вставал очень медленно. За это время Гончая могла, наверное, раз десять проломить ему череп пружинной раскладной дубинкой, которую подобрала на месте гибели дочери, но почему-то этого не сделала. Возможно потому, что руки налились свинцом, а ноги будто приросли к полу. Когда-то с ней такое уже случалось, но она никак не могла вспомнить, когда и где.
Скелет все-таки поднялся на ноги, окинул застывшую перед ним девушку оценивающим взглядом и сказал:
– Падай, ты тю-тю.
«Что значит “тю-тю”?» – подумала Гончая и упала.
Ревущее пламя несется навстречу. С каждым мгновением огненный вал все ближе и ближе. От него нет и не может быть спасения. Гончая это знает, и ее висящая над пропастью дочь, которую она держит за руку, тоже знает.
«Мама».
«Майка».
«Люблю тебя!»
Они разговаривают без слов. На слова не осталось времени. Гончая смотрит в лицо дочери, в ее пронзительные зеленые глаза, яркие и нежные, как только что распустившиеся весенние листья. Смотрит, пока та не исчезает в вырвавшемся из бездны огненном вихре.
«Майка!»
Гончая пытается дотянуться до девочки, но огонь с яростью вгрызается женщине в лицо. Она пытается увернуться, отталкивает чьи-то руки, но это не Майкины нежные ручки. Ладони сильные и грубые – мужские! В одной из этих чужих рук Гончая замечает горящий факел. Это он обжег ей лицо. Но где же Майка?! Где пропасть? Где выползшее из бездны чудовище? Или это всего лишь сон, кошмар?
Вместо затянутого тучами хмурого неба она увидела над собой покатый каменный свод, а по бокам – такие же каменные стены. Камни были очень старые, грубо обтесанные и напоминали обычные булыжники. Стыки между ними заросли белесым мхом, но что-то подсказывало Гончей, что те, кто делал эту кладку, обходились без цементного раствора, потому что попросту не знали о нем.
«Майка, прости», – прошептала она и замерла, перестав сопротивляться шарящим по телу мужским рукам.
– А эта живая! Даже брыкается, – воскликнул обыскивающий ее незнакомец.
– Этот тоже, – раздалось в ответ. Второй голос Гончая уже слышала и знала, кому он принадлежит – Скелету, бледному пройдохе с Волгоградского проспекта, от дармовой выпивки которого и она, и рыжий проводник, и прочие сталкеры попадали в обморок.
– Еще первый, – подсказал незнакомец.
– Толку-то? – вздохнул где-то в темноте Скелет. – У него же ноги отнялись. Проводникам такой раб не нужен.
Он отошел в сторону. Гончая слышала его удаляющиеся шаги, звяканье перебираемого железа, потом – вязкий удар (с таким звуком плохо заточенный металл входит в человеческую плоть), за которым последовал чей-то предсмертный хрип.
– Ты свяжи ее, а то еще сбежит.
Скелет был совершенно спокоен, словно не он только что убил человека.
– Да куда ей бежать? – ответил ему незнакомец и потянулся за мотком толстой веревки, которой собирался связать пленницу.
«Поздно», – подумала Гончая. Но сокрушительный удар, которым она собиралась встретить повернувшегося к ней незнакомца, на деле обернулся жалким, бессильным толчком, и противник без труда отпихнул ее руку. Возможно, отрава, которой ее опоил Скелет, еще действовала. Но скорее всего, у нее просто больше не было сил, чтобы оставаться настороже, следить за обстановкой и поддерживать в себе постоянную готовность к схватке. Все потому, что после смерти дочери ей стало некого защищать и не за кого бороться, а собственная жизнь за два дня одиночества и невыносимой тоски полностью утратила ценность.
Через несколько секунд на запястьях Гончей затянулась веревочная петля, после чего незнакомец принялся обматывать веревкой сведенные локти пленницы. Та женщина-кошка, которую знала Майка, ему бы этого не позволила. Молодая женщина умела сражаться и со связанными руками. Даже если враги связали бы ей руки и ноги, это не избавило бы их от опасности, потому что еще оставались зубы. И уж конечно, та, другая Гончая никогда не стала бы пить из предложенной незнакомцами кружки. Так как знала, что в рухнувшем мире никто просто так, на халяву, не угощает чужака, и помнила однажды услышанную старую поговорку про бесплатный сыр и мышеловку.
Но нынешняя Гончая лишь равнодушно наблюдала, как толстая веревка виток за витком обхватывает ее локти. После смерти Майки в бывшей охотнице за головами что-то оборвалось – то, что в минуты опасности заставляло ее сердце учащенно биться, разгоняя по жилам кровь, и подпитывало тело жизненными силами. Так лопнувшая тетива превращает лук из смертоносного оружия в бесполезную кривую палку.