Габриела: Вот, ничего не осталось — всего выкрутила. Сейчас еще тебя повыкручиваю. Давай, плачь.
Я: Ой! Ой! У-у-у-у-у!
Она была очень довольна.
Габриела: Теперь ничего не осталось. Все скручено, и нога у него оторвалась, а сейчас и голова оторвалась, вот и плакать не можешь. Я тебя просто-напросто выбрасываю. Никто тебя не любит.
Я: И Сусанне я так и не достанусь.
Габриела: Все тебя ненавидят.
Теперь она взяла похожую фигуру мальчика и повторила операцию.
Габриела: Я выкручиваю мальчишке ноги [и т.д.].
В разгар всего этого я сказал: "Так, Винникотт, которого ты выдумала, был целиком твой, а теперь с ним покончено, и он никогда никому больше не достанется".
Она требовала, чтобы я еще плакал, но я возразил, сказав, что у меня уже больше нет слез.
Я: Все выплакал.
Габриела: Никто к тебе больше не придет. Ты доктор?
Я: Да, я — доктор и мог бы быть доктором Сусанны, но Винникотта, которого ты выдумала, больше нет.
Габриела: Я тебя сделала.
Она возилась с поездом (издавая типичные для поезда звуки).
Габриела: Я хочу его отцепить.
Я: Он не отцепляется.
На самом деле она знала, что трактор прицеплен к повозке с сеном и его нельзя отцепить.
Габриела: Ай, боже мой, не отцепляется.
Затем она сказала, что все видит голубым, оказалось, что она взяла две глазные ванночки "Оптрекс" и смотрела на все через них. Спросила, как их привязать к глазам. Это давало ей ощущение, что она плавает или находится под водой. И вот мы сощурились друг на друга. Я удерживал ванночки своими глазничными мускулами, и после небольшой тренировки она тоже смогла одну удерживать.
Габриела: Я хотела бы взять их с собой домой.
Потом она стала рассказывать об обломках керамики, найденных у дороги во Франции, и при этом высказала мне свое детское представление об археологии, т.е. о находках, которые относятся к далекому прошлому. Затем исследовала коробку с цветными мелками и нашла или вновь открыла "Секкотин" (клей). Именно это она и хотела и начала свою последнюю игру (но ей еще надо было кое-что сказать — получил ли я письмо, которое она мне послала? И так далее).
Она взяла лист бумаги и поставила посредине "Секкотин", а также квадратную рамку. Она хотела знать, сколько еще больных я приму.
Я: Ты последняя перед моим отпуском.
Габриела: Совсем скоро мне будет пять.
Она дала понять, что хотела приходить ко мне на прием, чтобы получать это лечение — Винникотт закончил его, когда ей было еще четыре года.
Я: Я тоже хотел бы закончить с тобой, чтобы я мог быть Винникоттом во всех других случаях, а не только выдуманным тобой Винникоттом для этого особого лечения.
Я видел, что из "Секкотина" она делала нечто вроде надгробия или памятника тому Винникотту, который был уничтожен и умерщвлен. Следуя ее намеку, я взял листок бумаги и нарисовал на нем Габриелу. Потом я стал выкручивать ее руки, ноги и голову и спросил Габриелу, было ли больно. Она засмеялась и ответила: "Нет, щекотно!"
Она разрисовала все вокруг "Секкотина", в том числе и красным цветом. Это можно было взять домой, Сусанне будет приятно.
Габриела: Нужно добавить немножко голубого.
Листок сложился, весь "Секкотин" кончился и мне пришлось помочь ей проделать дырочку, чтобы привязать бечевку. Получился змей.
Габриела: Надо пойти к папе и попросить красивых плиток, на которых изображен мальчик-весельчак.
Оставив меня присматривать за змеем, она пошла и принесла две старинные плитки (с изображением мальчика-весельчака), купленные ее отцом, которые были завернуты в бумагу, вроде бы для подарка — предположительно для матери. Я вынул их и принялся рассматривать.
Она продолжала объяснять отцу.
Габриела: Он весь вышел. Никто не хочет на прием к Винникотту. Весь вышел. Я порвала его на части. Я сделала это, как подарок для Сусанны. Он воняет, ужасно — я использовала весь "Секкотин". Тебе придется еще купить, здесь больше нет.
Я добавил, что надо вынуть затычку, чтобы указать на фекальное значение разломанных мужских фигур и мемориальную доску. Это ей понравилось.
Габриела: У меня все руки в этом. Я играю с ужасным, вонючим, липким веществом. Как оно называется? Ах да, "Секкотин", ужасное название, ужасный запах. Мы-то используем "Юху", та совсем не пахнет...
Мне было понятно, что она приехала, для того чтобы покончить со мной во всех слоях и во всех смыслах, и я так и сказал. Она ответила: "Да, чтобы покончить с тобой".
Я: Так что, если я приеду к вам домой и осмотрю Сусанну, это будет другой Винникотт, не тот, которого ты изобрела и который был целиком твоим, а теперь с ним покончено.
Габриела: А клей весь вышел, что будем делать? Весь Винникотт распался на кусочки, что нам делать, когда ничего не останется? Я буду рада не видеть Винникотта, раз он так воняет и такой липкий. Никому он не нужен. Если ты к нам приедешь, я скажу: "Это липкий человек едет". Мы убежим.
На этом закончилось.
Габриела: Мне нравится рисовать красками, когда я уезжаю в... Это красивая бумага. Мне пора ехать?
Я: Да, почти.
Габриела: Мне нужно умыться — я вернусь попрощаться. Раскрась его [змея] красным!
Я держал его за бечевку, пока она умывалась. Она вернулась за ним и ушла вместе с отцом, волоча и пытаясь запустить своего тяжелого, мокрого, липкого змея.
Комментарий
1. Расцветает в процессе соответствующего ее возрасту созревания.
2. Справляется с разлукой и знает, что возможность новой встречи существует.
3. Использует женскую обольстительность.
4. Обобщает психоанализ, перестроив свою жизнь в позитивном переносе.
5. Таким образом, ненависть безопасно испытывать и проявлять, поскольку она не уничтожит хороший интераналитический опыт.
Шестнадцатая консультация
28 октября 1966 года
Габриеле теперь уже пять лет и два месяца. Этот сеанс не был похож на все предыдущие. По сути дела, он выглядел скорее как встреча друзей. Вместе с отцом они подождали пять минут, поскольку приехали раньше назначенного времени, затем отец прошел в приемную, а Габриела, быстро ознакомившись с различными изменениями в комнате, стала заниматься тем, чем она, очевидно, и намеревалась заниматься.
Тот час, который мы провели вместе, был поделен на три части, из которых первая была наиболее важной. Она попросила паровой каток — цилиндрическую линейку. Мы 25 минут без большого энтузиазма занимались старой игрой, но с интенсивностью, присущей играм, в которые играют в пятилетнем возрасте. Она катала паровой каток ко мне, и когда он ударял меня по коленям, я умирал. Когда я был мертв, она пряталась. К этому времени мы очень хорошо знали все пути в углы. В ходе игры она одну за другой занимала свои позиции: я должен был оживать, начинал вспоминать, что был кто-то еще, кого я забыл, и потом постепенно искать ее. Наконец, я ее находил. Иногда таким же образом умирала она; потом она искала меня. Так продолжалось до тех пор, пока Габриела не почувствовала, что с нее достаточно, и вышла из игры. И перешла ко второму этапу.