Затем ей и этого стало недостаточно. Он смотрел на нее будто…
Розали не знала, как это назвать. Но никто не смотрел на нее так. Так, чтобы она почувствовала свое сердце. В какой-то момент она не выдержала.
— Не смотри на меня так! — выкрикнула она, признавая свое бессилие.
Парень улыбнулся. Он знал, о чем она. Понимал ее, но не отвел глаза. То, что было между ними, опьяняло их. И Эмметт не собирался с этим бороться. Девушка встала и вмиг преодолела то невинное расстояние, что разделяло их.
— Не смотри на меня так, если не хочешь ко мне прикоснуться, — ее голос — единственным, что развеяло эту тишину. — Поцелуй меня, — тихо попросила она.
Все ее тело дрожало. Подумать только, она и не знала, что такое возможно. О поцелуях Розали знала лишь понаслышке. Но, наблюдая за движением его губ, она не могла не думать, каковы они на вкус.
Розали нависла над ним. Она уже не могла повернуть назад. Девушка не знала ничего о смерти, но ей казалось, что она вот-вот умрет. Ожидание было таким томительным, что она практически чувствовала боль. Парень молчаливо наблюдал. Лишь его глаза говорили о том, как сильно он взволнован.
— Целуй меня, ласкай меня, — попросила она.
Она плохо представляла, о чем просит. Розали никогда не чувствовала близости с людьми. Люди инстинктивно боялись ее, а она осознанно избегала их. Что-то произошло, когда она встретила Эмметта. Замкнуло провода, или земля остановилась. Может, все звезды на мгновение погасли. Вот почему их встреча случилась.
В какой-то момент ее терпение лопнуло. Наваждение сменилось паникой. Страх, что этого поцелуя не случится, заставил ее отступить. Заставил оглянуться назад. Осознание того, насколько они разные, было отрезвляющим.
Но Эмметт словно пробудился. Его рука рывком коснулась ее волос. Нисколько не церемонясь, он потянул девушку к себе и впился в ее холодные губы.
Это она знала, что они холодные. Всегда были такими, но не для него. Его руки запутались в ее волосах. Навсегда закрывая перед ней пути к отступлению.
***
— Брэд, пожалуйста, — проговорила ее мачеха, — Синтия осталась с няней. Ты же знаешь, она ее не очень любит. Не хочу, чтобы наша малышка плакала.
«Наша малышка,» — ее мачеха так частенько говорила о своей дочери. А вот к ней, к Элис, она никогда не обращалась ласково. Даже говорила падчерице «она». Не называла ее «ребенком», «дочкой», только «она». Словно у Элис не было имени, словно у нее не было права быть ребенком, будто желая вычеркнуть ее из памяти их семьи.
Но несмотря ни на что Синтию, свою сводную сестренку, Элис любила. Та была красавицей. Наверное. Ну, по крайней мере, их няня Ингрид всегда говорила о том, что Элис и Синтия — самые красивые девочки в городе. Еще Элис нравилось слушать, как Синтия лепетала свои первые слова.
— Поцелуйте Синтию и за меня, — робко попросила Элис.
Ей ничего не ответили.
— Я подожду в машине, — кинула женщина, — пожалуйста, не задерживайся.
Цоканье каблуков предупредило девушку, что мачеха ушла. Она не произнесла ни слова на прощание. Это расстроило Элис. Эта женщина ей нравилась. Она красиво пела и вкусно пахла. Конечно, совсем не как мама — ванилью и специями, а духами. Девочка забыла названия, но знала что они жутко модные. Их рекламируют на каждом шагу.
— Она думает, что это сделала я? — спросила девочка.
На прошлой неделе она сказала мачехе, что сестра упадет с лестницы. К несчастью, так и случилось.
— Папа, я не трогала Синтию.
— А зачем тогда ты сказала, что она сломает ногу?
— Я слышала это, папа. Слышала, как мистер Джефферсон это скажет.
Мужчина миролюбиво положил руки ей на плечи.
— Тебе здесь помогут, малышка.
— Но я хочу жить с вами, папа. Почему мне нельзя жить с вами?
— Милая, тебе пока нельзя домой. Ты должна получить лечение. Но мы будем приезжать. На Рождество ты вернешься домой, и мы поговорим об этом.
Элис покачала головой.
— Папа, не оставляй меня здесь, пожалуйста.
— Пока, золотце, — отец поцеловал ее в макушку.
Девочка попыталась ухватиться за отца, но мужчина быстро отстранился и зашагал прочь. Она слышала его удаляющиеся шаги, их ринулась за ним, но чья-то рука схватила ее за плечи.
— Добро пожаловать, милая, — произнес тихий женский голос.
Но девочка не хотела слушать.
— Папа! — крикнула она. — Папа! — никто ей не ответил. — Папа!
Элис проснулась в слезах. Ей часто снилась ее последняя встреча с отцом. То, как он обещал приехать на Рождество и не приехал. Отправил открытку с извинениями. Что-то случилось, и он не смог за ней приехать. На следующий год были новые оправдания. В конце концов все их общение состояло из его открыток и чеков, которые оплачивали ее место в этих клиниках.
За стенкой ее соседка Мэрилин завывала грустную балладу о любви.
— Мэрилин, пожалуйста, только не эту песню, — пробормотала она с мольбой. — Только не эту песню.
Но та не услышала. Девушка зажала руками уши, чтобы не слышать эту песню. Она была предвестником многих плохих вещей. Тяжёлого дыхания над ухом. Липких грубых прикосновений. И криков. Она жила достаточно долго в больничных палатах, чтобы понять, как действует луна на людей, как их страхи обостряются, и что такие ночи самые трудные для всех обитателей.
Но сегодня была особая ночь. Ночь, о которой она твердила вот уже неделю. Сегодня сбудется то, что она слышала во сне — мольбы ее друга о помощи и то, что помощи он не дозовется. В ее голове звучал грустный голос Уитана. Он утешал ее всвязи со смертью Эмметта. До этой ночи она только слышала все это. До этого она только знала, что это может случиться. Все казалось таким далеким, что девушка все же надеялась, что на этот раз она ошиблась. Она готова была признать себя сумасшедшей с буйной фантазией, если это спасет ее другу жизнь. Но с этой песней пришло осознание того, что все неминуемое уже близко. Что возможно к Эмметту уже нагрянули гости.
Тяжелая дверь с лязгом открылась, и девушка сжалась в комок. Этот посетитель разрушил ее надежды на то, что все, что она слышала в видениях, могло быть ошибкой. Это была именно та ночь, когда за Эмметтом придут.
— Привет, моя крошка, — выдал ее гость.
Это был мужчина. Элис не могла увидеть его лица, но всегда узнавала, когда он был рядом. По запаху дешевых сигарет, тяжелым шагам и голосу. Но он считал ее безмозглой игрушкой. Считал ее легкой добычей. Чувствовал себя неуловимым, поскольку обвинения слепой девушки всегда можно оспорить. А обвинения слепой девушки, сменившей порядка десяти психиатрических клиник, может и вовсе обратить в абсурд.
Девушка прижалась ближе к стене, как если бы та могла защитить от него. Она знала, что не сможет сбежать. Что сейчас она в его власти, и все же какая-то ее часть все еще надеялась на чудо. На спасение от того унижения и боли, что она испытывает, когда он прикасается к ней.
Мясистая, тяжелая ладонь схватила ее за ногу. Он притянул девушку поближе к себе.