— А что, оперативников для этих целей уже не привлекают? — удивился Илья.
— В данном случае — нет, — рявкнул Изотов, — потому что у них, Лунин, есть один большой недостаток, как и у тебя. Они слишком много вопросов задают.
— А вопросы, значит, задавать нежелательно? — Илья сделал вид, что не замечает раздражения собеседника.
— Именно, Лунин, — успокаиваясь, кивнул полковник, — именно так. В этом деле чем меньше вопросов, тем спокойнее.
Илья немного помолчал, осмысливая услышанное, затем любопытство все же взяло верх.
— Слушай, а что за спецназ такой странный? Ни одного лица знакомого, они, что, не от УВД?[2]
— Не от УВД, — буркнул Изотов.
— А от кого? — проявлял все большую любознательность Лунин.
— Понятия не имею. Что, в области мало спецназов? И внутренние войска, и гвардия, и кого только нет. Тебе какая разница?
— А что искать будем? Думаешь, еще где-то может быть взрывчатка?
— Типун тебе на язык, — с отчаянием махнул рукой Изотов. — Телефоны искать будем.
— Телефоны? — зачем-то переспросил Илья, прекрасно расслышавший ответ Изотова.
— Телефоны, диктофоны, флешки. Все подряд. Все носители информации, какие есть. Я только не очень представляю, как в здоровенном здании можно найти спрятанную флешку или карту памяти. А ведь еще вокруг территория. Можно под любым камнем спрятать.
Рокот вертолетного двигателя и шум вращающихся лопастей к явному облегчению полковника прервали его общение с Луниным.
— Вот и все. Все, что я знаю. Больше рассказывать нечего.
Мертвенно-бледное лицо Зарецкого превратилось в застывшую маску отчаяния. Губы его уже почти не шевелились, отчего все слова превращались в едва различимый поток звуков.
— Уже сто семьдесят семь. Три минуты! Осталось три минуты! Почему вы не выключаете? Мне нечего больше сказать. Выключите таймер! Я прошу, я прошу вас. Выключите его!
— Вовсе не надо так нервничать!
Услышав такой знакомый, пусть и совершенно безразличный голос в динамике, адвокат на мгновение ожил. На щеках его проступило слабое подобие румянца, а вырывающиеся изо рта звуки вновь превратились в некое подобие человеческой речи.
— Слава богу, вы меня слышите! Выключайте, выключайте его скорее!
— Сейчас, Зарецкий, имейте терпение, — отозвался голос.
Почти минуту ничего не происходило, за исключением того, что на маленьком электронном табло число 177 сменилось на 178.
— У нас проблема, — наконец констатировал голос. — Олег Владиславович, не хочется вас расстраивать, но, кажется, что-то слетело в настройках передатчика.
— Что значит — слетело? — попытался было возмущенно выкрикнуть Зарецкий, но изо рта его вырвался лишь жалобный, почти неслышимый шепот. — Я ведь все сделал, как вы хотели. Я же выполнил наш уговор! Выключите, выключите эту штуку. Не убивайте меня!
— Конечно, есть вариант, что я зайду к вам в комнату и отключу устройство на месте, — вновь ожил динамик, — но знаете, меня он не устраивает. Я не хочу, чтобы вы меня увидели, Олег Владиславович. Так что, еще раз извините, ничем не могу вам помочь. Прощайте.
— Как — прощайте? — тело Зарецкого едва заметно содрогнулось, что означало последнюю беспомощную попытку освободиться. — Вы же не можете сделать этого! Вы же не сделаете. Вы же не убьете меня!
Из глаз обессиленного адвоката потекли слезы. Значение таймера перескочило на 179.
— Не убивайте… меня… пожалуйста.
Ответом ему было молчание.
— Все! — крикнул Изотов и постучал по циферблату.
Илья взглянул на часы. Отведенное Зарецкому время уже истекло, а вертолет с группой захвата едва успел обогнуть вершину и теперь заходил на широкий круг над южным склоном горы Хрустальной. Сквозь толстое стекло иллюминатора можно было хорошо рассмотреть несколько приземистых деревянных зданий и возвышавшуюся посреди них двухэтажную гостиницу. Несколько в стороне, метрах в двухстах от остальных построек, стояла еще одна небольшая избушка. Со слов Изотова, который в свою очередь получил ценную информация от генерала Хованского, в избушке располагалась баня, находившаяся на самом берегу небольшого горного озерца с чистейшей, абсолютно прозрачной водой. Правда, сейчас озеро было еще замерзшим, а поверхность его укрыта снегом, чистейшим, таким, который невозможно встретить в городе, да еще в марте.
Над всем этим великолепием поблескивала на солнце, оправдывая свое название, горная вершина, норовя проткнуть острием проплывающее по небосводу одинокое, должно быть, сбившееся с пути облачко.