— Кто такой Запа? И откуда он все обо мне знает? Папа присел на край кровати.
— Запа был сирдаром. Ты знаешь, что это значит?
— Сирдар — это главный шерп.
Шерпы — горный народ, живущий на склонах Гималаев. Без них, без их навыков скалолазания никто никогда не поднялся бы на вершину Эвереста.
— Верно, — сказал Джош. — Запа завел меня на вершину Аннапурны в день, когда ты родился. Он был там со мной, когда позвонила Тери и сообщила радостную новость. С тех пор он расспрашивал меня о тебе всякий раз, когда мы виделись. Уж он мне и надоел этим своим брюзжанием... все время повторял: мол, негоже отцу забывать сына.
Очевидно, Джош не внял уговорам неведомого мне Запы.
— Запа бросил ходить в горы много лет назад, — продолжил папа. — Он теперь буддийский монах. Живет при храме Индраяни. Тамошний лама разрешил ему нарушить на несколько недель обеты и проводить тебя в базовый лагерь.
— Нарушить обеты?
— Ну, звучит ужасно, но тут нет ничего такого. Я, правда, подробностей не знаю, но почему-то лама решил, что проводить тебя в базовый лагерь — благое дело, какое-то там предзнаменование или в этом духе, — улыбнулся Джош. — Думаю, и пожертвование, которое я оставил в храме, не повредило. С деньгами у них там не сахар.
— Значит, Запа сам согласился?
— Еще бы! Он все хочет тебя увидеть и с тобой познакомиться. И еще. Он, конечно, ни за что в этом не признается, но мне кажется, ему немного наскучило быть монахом.
— И каков он из себя?
— Уклончив, — улыбнулся Джош. — Если он обещает что-то сделать, он сделает, но вовсе не по той причине, по какой ты думаешь, а по какой-то своей. И он ни за что никогда тебе не скажет, почему он делает то или это.
— А? — переспросил я. Джош говорил как Паула и Патрисия, я перестал его понимать.
— Это так просто не объяснишь, — сказал он. — Никто не может знать, что на самом деле движет Запой. Я попросил его проводить тебя в базовый лагерь. Он пообещал, но я готов поспорить: он не потому взялся, что хотел сделать мне приятное или в благодарность за мое пожертвование в храме. У него есть еще какой-то резон это делать — и не один, а с десяток. И скорее всего, ни я, ни ты никогда его не узнаем.
Папа сглотнул.
— Когда он решил бросить скалолазание, это был печальный день, я тебе точно могу сказать. Он побывал на вершине Эвереста больше раз, чем любой другой человек на Земле. Ну, по крайней мере, так говорят. Сам-то он говорит: мол, не помню, сбился со счета, но я-то уверен: он в точности знает, сколько раз был наверху. У него идеальный английский, и хотя он все больше молчит, всякий раз, когда он соблаговолит открыть рот, его нужно слушать, как родную мать. Внимать каждому слову. Шерпы так и делают, а они свое дело знают. Многие перед тем, как идти наверх, заходят к нему в храм за пророчеством. И если он говорит им не ходить в этот раз, то они не пойдут, плати им хоть миллион. Я знаю, я пробовал.
— Как мне его найти?
— Он сам тебя найдет, завтра или послезавтра. Ты же тем временем разберись в снаряге. Большая часть этого барахла — твоя, и тебе понадобится все, что тут есть, если ты хочешь зайти наверх. Я не знал точно, какой у тебя размер, поэтому если что-то не подходит, обязательно скажи Запе, и он обменяет вещь на нужную в местных лавках.
Папа посмотрел на часы.
— Так, мне пора.
Он сделал шаг к двери, но обернулся.
— Счета из ресторана записывай на этот номер. У тебя наличность есть?
Я покачал головой.
Папа вынул из кармана толстую пачку банкнот и протянул мне добрую ее часть.
— Кажется, что это целое состояние, но это иллюзия. Тут семь тысяч рупий, что-то около полутора сотен баксов.
Я взял деньги и спрятал их в ящике.
— Увидимся недели через две, — сказал Джош. — Может, и раньше, если Запа решит, что ты готов. Ах да... перед отъездом я позвоню Тери и скажу, что с тобой все в порядке.
В переводе на человеческий язык, я полагаю, это означало, что он наврет маме про то, где мы и что собираемся делать. Вот и отлично, пусть лучше он ей врет, чем я.
— Удачно добраться до лагеря! — сказал Джош и был таков.
Я неподвижно простоял несколько мгновений, уставившись на дверь. У меня кружилась голова, но точно не от горной болезни. Наверное это Джошева неуемная энергия производит такой эффект.
В дверь вкрадчиво постучали — я едва услышал.
На пороге стоял консьерж. Увидев меня, он еле заметно поклонился.
— Я застелю вам постель, если вы не против.
Он прошел сквозь горы снаряги, словно их не было, и в два счета привел в порядок кровать. Закончив, он посмотрел на окно — занавески были задернуты.
— Так не годится! — сказал он. — Вы пропускаете закат!