С тех пор, как мы ездили снимать Пикалку на прошлой неделе, ничего не изменилось. Все так же стояли нестройным периметром автодорожные пластиковые заграждения, похожие на оранжевые саквояжи. Чисто символический барьер — всё остальное охраняют камеры. Всё так же барьером высились поставленные друг на дружку кубики сизых бытовок, наспех привезенные в первые дни какими-то учеными и быстро переделанные под охранный пункт. А вот охранники были другие — один рыжий, другой со стильной бородкой, а ещё в углу в кресле сидел какой-то штатский, но ничего не говорил.
— Что у вас с лицом? — спросил рыжий Вербу первым делом.
— Повязка, — сухо ответила Верба. — Брилась, порезалась.
Рыжий покосился недоверчиво, но ничего не сказал — видно, не понял, шутит она или нет.
— Инструктаж, — объявил он, закончив проверять документы.
— Мы уже третий раз, — напомнил Марк.
— Положено прослушать, — покачал головой рыжий. — Ни при каких обстоятельствах не пересекать ленту ограждения. Не делать резких движений. И ни в коем случае ничего в ту сторону не бросать. Ни жвачку. Ни спичку. Ни крышку от объектива. Пикалка реагирует мгновенно. Сперва уничтожает того, кто атакует, затем того, кто отдал приказ, и так пока не дойдет до того, кто придумал атаковать.
— Как оно понимает, кто придумал атаковать? — неожиданно для себя спросил я.
— Не ко мне вопрос, — отрезал рыжий. — Ученые всего мира понять не могут…
— Вчера один труп был, — хмуро добавил бородатый напарник. — Экоактивист какой-то прорвался, чего-то хотел, но не добежал. А нам тело без башки с поляны убирать.
Рыжий вдруг посмотрел на меня с подозрением:
— А на вас нет заявки!
— Я водитель в нашей бригаде, просто провожаю. Подожду здесь.
— Не надо здесь ждать, — нахмурился рыжий.
— Пусть идет со всеми, — тихо донеслось из угла, где сидел штатский.
— Идите, — немедленно кивнул рыжий и распахнул заднюю дверь вагончика. — Прямо по тропинке до красных лент — видите их? И больше никуда.
— Вы с нами не пойдете? — удивился Марк.
— Мы за вами через камеры понаблюдаем, — усатый кивнул на свой дисплей: — У вас свои камеры, у нас свои.
— Мы лишний раз туда ходить не боимся, — объяснил зачем-то рыжий. — Просто примета плохая. Один у нас тут ходил целые дни, смотрел, а потом его шарахнуло. Видно, замышлял. Оно же чует.
— Минуточку! — вдруг обернулся Нариман, едва выглянув наружу. — Нам нужна точка для съемки с обратной стороны поляны! Не с этой!
— Обзорная площадка одна, — объяснил рыжий. — Скажите спасибо, что вас туда ещё пускают.
— Но я не смогу там работать утром, солнце же в объектив! Нужна другая точка!
— Нельзя, — тихо сказал штатский из угла.
И мы пошли к площадке.
В этом месте центрального парка я был впервые. До появления Пикалки мне никогда не приходило в голову заглянуть в этот глухой, заросший деревьями угол, почти лес. Я тысячу раз проносился через парк на велосипеде по дорожкам, когда работал в доставке, много раз гулял тут с коляской, когда родилась Майка. Пару раз, чего греха таить, заходил сюда отлить в кустах — но это когда еще не было ни камер, ни муниципального туалета у центральных ворот. А однажды в детстве после выпускного я в парке целовался до утра на скамейке. Но всё это происходило возле основных дорожек. А в этом углу не бывал никогда. Хотя казалось бы — полсотни метров деревьев и кустов, а за ними снова проспект и автобусы.
Сейчас парк был безлюден, и даже птицы в нем не чирикали. «Интересно, — подумалось вдруг мне, — птиц Пикалка тоже на лету сбивает?» Вперед вела импровизированная грунтовая дорога, проложенная сотнями ног и обозначенная по обочинам яркими пластиковыми лентами. Один раз она даже пересекла официальную велодорожку.
Вскоре мы были на месте — впереди за деревьями открывалась небольшая полянка, а перед ней находилась наспех оборудованная обзорная площадка. Тут полукругом стояли металлические стойки как в аэропорту — с натянутой между ними лентой. Я тайком пощупал ленту рукой — она была пыльная и немного влажная от утренней росы. Где-то впереди слышались звуки проспекта и автомобильные гудки.
— Шесть минут до включения! — донесся голос далекой студийной ассистентки из наушников, что висели у Марка на шее. — Как связь?