Более странным кажется его патологическое увлечение отчаявшимися, несчастными людьми. Этой теме он посвящает много работ. Естественно, Пабло мог наблюдать в Барселоне, какую жизнь влачила эта часть населения, и испытывать желание их нарисовать, но в то же время он отдавал дань определенной моде. Чтобы в этом убедиться, достаточно взглянуть на работы Канальса или Нонеля[40], которые изображали уродливые головы страдающих базедовой болезнью жителей Пиренеев. Не присоединялся ли Пабло таким образом к традиционным аспектам испанской живописи и ее мрачному видению жизни людей? Это влияние, бесспорно, импонирует определенным свойствам личности Пикассо, причем настолько, что нельзя отрицать искренности пессимизма, отраженного во многих его работах.
Позже то, что назовут «голубым периодом», приумножится изображением печальных сцен, картинами, полными глубокой меланхолии. На первый взгляд все это казалось несовместимым с огромной жизненной силой самого Пикассо. И тем не менее, как можно оспаривать аутентичность этих полотен, когда вспоминаешь его автопортреты — молодого человека «с огромными печальными глазами»?
Необходимо привыкнуть к сбивающим с толку контрастам, которые присущи личности Пикассо. Надо ли говорить, что они порой стоили ему друзей? Это также объясняет подчас столь противоречивые суждения тех, кто вспоминает Пикассо как человека и как художника.
В начале 1900 года Пабло, уже трижды сменивший мастерскую, находит новое, более просторное помещение на Риера-де-Сант-Жоан, 17, которое он разделяет с новым другом, художником Карлесом Касаджемасом, его ровесником. Этот молодой человек из состоятельной семьи практически полностью оплачивает ателье, что Пабло, уже избалованный успехом, считает совершенно нормальным.
Молодые люди развлекаются тем, что рисуют на стенах то, чего не могут себе позволить: широкие кровати, глубокие мягкие кресла, шкафы, украшенные резьбой, буфет, заполненный деликатесами, сундуки с золотом, лакея, горничную с пышным бюстом. Последняя, вне всякого сомнения, нарисована Пикассо, которого всегда отличало исключительное пристрастие к этой части женского тела.
Касаджемас был интересной личностью. Сын консула Соединенных Штатов в Барселоне, родившийся на двадцать лет позже своих сестер, он, как и Пабло, вырос в атмосфере женского обожания. Психологически неустойчивый, экзальтированный, он с энтузиазмом подхватывает анархические идеи отца, не боясь участвовать в демонстрациях в Барселоне. Он осмелился даже ударить полицейского, выхватив у него дубинку. Он — наиболее политизированный из друзей Пабло, который не участвует в манифестации и только издали наблюдает за бурлящими событиями в городе. Самое важное — его живопись. Пикассо рисует Касаджемаса высоким, худым, с мрачным взглядом. Естественно, он участвовал в модном тогда литературно-художественном движении: объявлял себя, не без снобизма, декадентом и модернистом, что провоцировало не раз насмешки Пабло, рисовавшего с удовольствием на него карикатуры.
Кроме того, в отличие от Пикассо, Касаджемас, по-видимому, страдал из-за проблем с женщинами: действительно ли он был импотентом, как говорили? Не было ли это следствием чрезмерного употребления алкоголя и опиума, столь распространенного тогда в декадентских кругах? Даже когда друзья увлекали его в бордели Баррио, он всегда находил повод, чтобы избежать близости с дамами, несмотря на ироничное подстрекательство товарищей.
Тем не менее Пабло очень любил его, считая более умным и утонченным, чем большинство его друзей. К тому же Карлес настолько боготворил Пабло, что был всегда готов поддержать его в любых начинаниях.
В течение нескольких месяцев, каждое воскресенье Касаджемас собирал богему в роскошной квартире родителей, которые проявляли должное понимание и не опасались, что гости запачкают или сломают что-либо. Компания развлекалась не только чтением стихов, друзья делали рисунки (dibujos fritos), затем поджаривали их на масле, чтобы придать антикварный вид. При этом необходимо было следить за температурой масла на сковороде, так как «произведение» могло обуглиться. Если такое случалось, это вызывало бурю эмоций веселой компании.
В ходе этих веселых tertulias они пели во все горло бунтарские песни, требующие независимости Каталонии, как, например, «Косцы».