После этого американцы уже не прилетали.
В тот же день чехи устроили для летчиков большой банкет. В просторной столовой много чехов военных и гражданских. Сидели за столами до позднего вечера. Поднимали тосты за победу. Пели русские и чешские песни, танцевали.
Утром штурмовики и истребители их сопровождения улетели на свой аэродром в Германии. Их место заняла другая авиационная часть.
Пролетая над гостеприимной Прагой, я покачал прощально крылом самолета. Это же сделали все штурмовики.
Однако и эти штурмовки Берлина, бои под Прагой оказались не последними. Несколько дней на аэродроме во Фюрнстервальде стояла тишина. Изредка ее нарушал шум мотора — это кто-то из механиков прогревал свою машину. Летчики слонялись по комнатам общежития или отирались около зачехленных самолетов, не находя, с непривычки к свободному времени, места. С завистью поглядывали они на еще сидевших в кабинах дежурных по первой готовности. Они все-таки при деле.
Сидел в кабине и я. Боевое дежурство несла моя эскадрилья.
После полудня на аэродром приехали гости, истребители соседнего полка. Их встретили, усадил за накрытые столы.
Дежурным экипажам стало обидно — там гуляют, а ты сиди в кабине.
День был на исходе. «Еще час, солнце зайдет и никаких тревог, и конец дежурству», — соображал я. Но время тянулось.
Появился механик. Хитро подмигнул, подсунулся к уху шепнул:
— Сегодня полетов уже не будет. Да и некуда лететь-то. А у меня бутылка. Давайте, командир, за победу! Такая радость, такая радость! Скоро домой! Эх, давайте, командир по глотку, — махнул он рукой.
— Нет, нет, — отмахнулся я. — Ты что, чокнулся?! Я же на боевом.
И действительно, предложить летчику выпить на боевом дежурстве в первой готовности! Да, неделю назад он бы только за такое предложение сам любого под трибунал отправил. Но это же неделю назад, в боевой обстановке, а теперь какое оно боевое, если война кончилась?! И вообще, какие теперь могут быть вылеты?
— А, черт с ним, — махнул я рукой. — Наливай!
Выпили по полному стакану. Механик налил по второму. И в этот момент, надо же было случиться такому, подбежал посыльный.
— Тревога!
Эскадрилья поднята в воздух. Задание штурмовать прорвавшуюся откуда-то в район подопечной пехотной дивизии, не сложившую оружия танковую группу немцев.
Штурмовики обрушились на немцев со всей силой своего огня. Не прикрытая ничем с воздуха танковая колонная остановилась, смешалась. Подбитые, горевшие машины перегородили дорогу остальным.
Подоспели новые группы самолетов, наши танки.
Я работал как обычно, даже с еще большим азартом, укладывая бомбы точно в цель, расстреливал танки из пушек, косил пулеметными очередями пехоту. Как всегда, четко командовал эскадрильей, руководил штурмовкой.
Израсходовав боезапас, вывел эскадрилью из боя, довел до аэродрома. А вот посадил самолет с трудом. Наверно, в бутылке механика был ром невероятной крепости, он и дал о себе знать. Чуть приземлившись, я тут же, прямо в кабине уснул.
Меня вытащили. Подошел командир полка. Глянул на своего подопечного и, сразу разобравшись в чем дело, отправил пьяного комэска домой.
Наутро, как положено, был разгон. Но война-то кончилась, не судить же провинившегося.
— Твое счастье, что она кончилась, — сказал, закончив отчитывать меня, командир. — А то бы! В общем, прощаю. Помни, в следующий раз, на боевом... — И запнулся, наверное, подумав: «Когда он будет, такой следующий?» Улыбнулся. Война-то кончилась!
Та самая, чуть не ставшая для меня трагической, штурмовка, оказалась для полка, да, наверное, и для всей штурмовой и прочей авиации, последней. И не важно, что я ее даже и не запомнил — после рома-то, — и без нее эти три года были полны штурмовками, боями, и вспоминать их было не очень-то радостно, хотя они были преимущественно победными. Хорошо, счастливо было вспоминать одно: конец войны и общую Великую Победу!
Памятным в моей жизни остался день седьмого июня. В этот день, на том же самом аэродроме в Фюнстервальде, состоялся митинг по поводу награждения штурмового Гвардейского корпуса Рязанова, орденом Суворова Второй степени.
Обстановка торжественная, вдоль стартовой линии выстроились «ИЛы», перед ними — четкие ряды летчиков. На правом фланге гвардейское боевое знамя, с прикрепленным к нему орденом Красного Знамени.