Мы в каждом полку проводили митинги, посвященные успехам битвы под Сталинградом, на такие же славные дела нацеливали своих авиаторов. На совещании руководящего состава дивизий командующий 1-й воздушной армией генерал Худяков поставил задачи на предстоящее наступление. Оно началось утром 25 ноября на сычевском направлении. К большому огорчению, погода и на этот раз подвела: снежная вьюга, ползущая по деревьям облачность не позволили готовым к вылету экипажам подняться в воздух. Те же обстоятельства помешали и артиллеристам нанести точные удары по врагу.
И все-таки в результате двухдневных ожесточенных боев наземные войска прорвали оборону противника и узким клином продвинулись вперед на несколько километров. Гитлеровцы упорно удерживали свои позиции на флангах и у основания нашего прорыва. Неоднократные попытки расширить простреливаемый со всех сторон выступ успеха не имели — не хватало сил. Наступление захлебнулось.
С 9 по 19 декабря я с командой обозначения переднего края наземных войск и радиостанцией находился на этом участке в качестве представителя штаба 1-й воздушной армия. В мои обязанности входила организация взаимодействия авиации со стрелковым корпусом, передача информации в штаб армии о действиях ВВС противника.
Мою «командировку в пехоту» санкционировал сам командующий воздушной армией генерал Худяков. Практика посылки руководящего состава соединений и авиачастей в наземные войска на роль авиационных представителей у нас в армии распространилась довольно широко. Одновременно с этим в дни вынужденных пауз многие командиры авиационных полков направлялись в пехотные части первой линии для стажировки в роли наземных командиров. Там они изучали все то, что полезно было знать авиатору о войсках, с которыми предстояло взаимодействовать на поле боя.
Претензии у пехотинцев к летчикам накопились, и мне полагалось их выслушивать, давать разъяснения, улаживать конфликтные ситуации.
— Почему нет авиации? Где прячутся ваши летчики? — в минуты ожесточенной безнаказанной бомбежки наших позиций долетали до слуха порой такие возгласы возмущения.
Неприятно было выслушивать такое, и я терпеливо разъяснял командирам, политработникам и бойцам истинные причины слабого прикрытия войск с воздуха, говорил о том, что истребителей в воздушной армии очень мало, а задач много, что везде сильным быть пока не удается.
— А почему они, не успев появиться, тут же уходят домой? И как назло — перед прилетом фашистских бомбардировщиков? — с обидой спрашивали пехотинцы.
— Значит, горючее на исходе.
— Так-то оно так, да только нам от нехватки горючего в баках не легче...
В этой сложной обстановке очень хотелось сделать что-то реально ощутимое для улучшения прикрытия наземных войск. Если бы приблизить базирование истребителей к фронту! Заправки горючего хватило бы на более длительное пребывание самолетов в воздухе. Но вблизи линии фронта у воздушной армии аэродромов пока не было.
Тогда, помню, пришла одна простая мысль: уточнить интервалы между утренними и дневными налетами «хейнкелей» и «юнкерсов», а также время их прихода. Мои расчеты на немецкую педантичность и аккуратность полностью подтвердились экспериментом следующего дня. Об этом я уверенно доложил кодированной радиограммой командующему 1-й воздушной армией вечером и попросил его утром в назначенное мною время прислать как можно больше истребителей.
Немцы «не подвели» меня: пришли, спустя две минуты после прилета наших «яков» и «лаггов». Не рассчитывая на встречу с советскими истребителями, они самоуверенно появились над линией фронта, как и прежде, без сопровождения «мессершмиттов». Неожиданные атаки краснозвездных истребителей сразу же нарушили их строй. Беспорядочно разбросав бомбы, гитлеровцы поспешили удрать, недосчитавшись трех самолетов, сбитых нами.
Второй налет они предприняли после того, как небо затянула сплошная облачность. Одиночные бомбардировщики выходили тогда на цели на высоте около 800 метров. Зенитчики встречали их плотным огнем всех батарей и за короткое время сбили семь «юнкерсов».