- Ларри способен поднять шум из-за чего угодно, - убежденно произнес Лесли.
- Не надо преувеличивать, - сказала мама. - Вот придет Джек, и спросим его насчет “роллса”. Чем он сейчас занят?
- Полагаю, разбирает машину, - отозвался Лесли.
- Это что-то ужасное! - пожаловалась Марго. - Три месяца, как мы обзавелись этой машиной, и почти все время она пребывает в разобранном виде. Это просто невыносимо. Всякий раз, когда мне хочется прокатиться, части мотора разбросаны по всему гаражу.
- Не надо было выходить замуж за механика, - сказал Лесли. - Знаешь ведь, что у них страсть все разбирать. Настоящие разрушители машин.
- Ничего, - заключила мама. - Попросим его как следует потрудиться, чтобы “роллс” был в собранном виде к приезду Ларри. Уверена, что он не станет возражать.
Упомянутый “роллс” представлял собой великолепную модель 1922 года, которую Джек высмотрел тайком в каком-то деревенском гараже. Давно не мытая и не чищенная, она тем не менее не утратила своих благородных черт. Он приобрел ее за весьма приличную сумму - двести фунтов стерлингов - и торжествуя приехал на ней домой, где машина в его руках расцвела и получила имя “Эсмеральда”. Теперь кузов ее сверкал, деревянные части были отполированы до блеска, мотор не оскверняли даже самые малые пятнышки масла. “Эсмеральда” была снабжена подножками, парусиновой крышей, которую можно было убирать в хорошую погоду; подняв толстое стекло, вы могли спокойно критиковать рабочий класс, не опасаясь, что вас услышит водитель, но одной из главных достопримечательностей была выполняющая роль телефона труба, через которую вы отдавали распоряжения упомянутому водителю. Роскошное творение; казалось, мы стали обладателями динозавра. На переднем и на заднем сиденьях свободно могли расположиться по четыре пассажира. Добавьте встроенный шкафчик орехового дерева для напитков и багажное отделение, где можно было разместить четыре дорожных сундука или двенадцать плоских чемоданчиков. На такой экипаж не жаль было потратиться, и Джек ухитрился где-то раздобыть пожарную сирену, которая издавала надменное ушераздирающее “та-та, та-та”. Сирена включалась только в экстренных случаях; обычно Джек обходился медным рожком с огромной черной грушей, чей голос напрашивался на сравнение с ревом смиренного калифорнийского морского льва. Этого было довольно, чтобы подстегивать пожилых леди, переходящих улицу на перекрестках; тогда как при звуках пожарной сирены двухэтажные автобусы поспешно сворачивали на обочину, пропуская нас.
В эту самую минуту в столовой появился Джек - без пиджака, обильно смазанный машинным маслом. Мужчина среднего роста, он обладал шапкой черных кудрей, яркими голубыми глазами и носом, которому позавидовал бы любой римский император. Это был всем носам нос, большой и мясистый, способный обрадовать сердце Сирано де Бержерака и обладающий даром изменять окраску под действием холодной погоды, в час открытия пивных и в связи с любыми прочими выдающимися событиями; словом, он дал бы сто очков вперед даже хамелеону. С таким носом можно было вести себя вызывающе; за него можно было укрыться в тяжелую минуту. В зависимости от настроения хозяина нос этот мог выглядеть гордо или потешно; однажды увидев, его невозможно было забыть, как врезается в память клюв утконоса.
- Ах! - восторженно произнес Джек, поводя зарумянившимися ноздрями. - Кажется, я слышу запах копченой рыбы?
- Зайди на кухню, она там греется, - отозвалась мама.
- Где ты был? - без нужды осведомилась Марго: разводы машинного масла красноречиво свидетельствовали, где пребывал Джек.
- Чистил мотор “Эсмеральды”, - так же без нужды объяснил он.
После чего вышел на кухню и вернулся с тарелкой, на которой лежала рыба. Сев за стол, он принялся разделывать свою добычу.
- И что только ты не придумываешь с этим автомобилем, - сказала Марго. - Без конца разбираешь его по частям.
- Я знал человека, который был мастер разделывать рыбу, - сообщил мне Джек, не обращая внимания на сетования моей сестры. - Положит на спинку и каким-то образом ухитряется вынуть все кости до одной. Здорово у него получалось. Все до одной косточки отделялись, словно струны на арфе… Как сейчас вижу.
- А что с ней случилось? - спросила Марго.
- С кем что случилось? - рассеянно отозвался ее супруг, уставившись на рыбу на своей тарелке так, будто рассчитывал гипнозом извлечь из нее кости.
- С “роллсом”, - сказала Марго.
- С “Эсмеральдой”? - всколыхнулся Джек. - Что с ней?
- Я спрашиваю тебя об этом. Ты просто невыносим.
- С ней все в порядке, - ответил Джек. - Великолепная машина.
- Была бы великолепная, если бы мы могли ею иногда пользоваться, - саркастически заметила Марго. - Не так уж она хороша, вся выпотрошенная там, в гараже.
- Про машину нельзя говорить “выпотрошенная”, - возразил Джек. - Это не рыба.
- Нет, ты невыносим! - воскликнула Марго.
- Ну, ну, дорогие мои, - вмешалась мама. - Если Джек говорит, что машина в порядке, значит, все в порядке.
- В порядке для чего? - поинтересовался Джек.
- Мы задумали вывезти Ларри на пикник, когда он приедет, - объяснила мама. - И нам казалось, что хорошо бы сделать это на “роллсе”.
Джек поразмыслил, расправляясь с рыбой.
- А что, неплохая мысль, - произнес он наконец ко всеобщему удивлению. - Я как раз отрегулировал мотор. Самое время проверить его в деле. И куда вы хотите поехать?
- Лэлворт-Коу, - сказала мама. - Красивейшие места, Парбекские пласты.
- Там еще есть отличные холмы, - радостно подхватил Джек. - Будет где проверить сцепление.
Ободренная сознанием того, что “Эсмеральда” в полном порядке, мама энергично занялась приготовлениями к пикнику. Как обычно, припасенных ею продуктов хватило бы, чтобы прокормить армию Наполеона на пути ее отступления из Москвы. Тут были корнуоллские пироги и слойки, запеканки с мясом и без него, три жареных цыпленка, две большие булки домашней выпечки, сладкий пирог, бренди, меренги; не говоря уже о трех сортах джемов и кислой приправы, печенье, фруктовом торте и безе. Разложив все это на кухонном столе, она позвала нас.
- Как вы думаете, этого будет достаточно? - озабоченно справилась мама.
- Я думал, мы просто поедем на несколько часов в Лэлворт, - заметил Лесли. - Мне как-то не приходило в голову, что мы эмигрируем.
- Мама, зачем нам столько! - воскликнула Марго. - Мы не можем все это съесть!
- Ерунда! Вспомните - на Корфу я припасала вдвое больше еды, - возразила мама.
- Но на Корфу нас собиралось от двенадцати до четырнадцати человек, - напомнил Лесли. - Теперь же будет всего шестеро.
- Красному Кресту этого хватило бы, чтобы два года кормить голодающих где-нибудь за морями, - сказал Джек.
- Ничего подобного, - оборонялась мама. - Вы же знаете, как Ларри любит поесть, и ведь мы остановимся в приморье, а от морского воздуха всегда разыгрывается аппетит.
- Ладно, будем надеяться, что все эти припасы поместятся в багажном отделении “Эсмеральды”, - заключил Джек.
На другой день мама решительно настояла на том, чтобы все как следует принарядились для встречи Ларри на вокзале. Продолжительные старания Марго подобрать нужный оттенок губной помады опрокинули мамин план - только мы приготовились занять места в “роллсе”, как перед домом остановилось такси, в котором восседал Ларри, прибывший в Борнмут раньше намеченного. Опустив стекло, он уставился на нас.
- Ларри, дорогой! - воскликнула мама. - Какой приятный сюрприз!
В ответ из уст Ларри прозвучали первые за десять лет слова, обращенные к родичам.
- Как у вас тут с простудой? - сердито осведомился он скрипучим голосом. - Если кто-нибудь болен, я поеду в гостиницу.
- Простуда? - отозвалась мама. - Никто не болен, а что?
- Все обитатели этого забытого Богом острова поголовно заражены этой дрянью, - сообщил Ларри, выходя из такси. - Я провел неделю в Лондоне, спасаясь бегством от прицельного огня микробов. Люди чихали и шмыгали носом, точно стая простуженных бульдогов. А что творилось в поезде - пассажиры кашляли, отхаркивались и плевались, не вагон, а какой-то чертов странствующий туберкулезный санаторий. Я всю дорогу отсиживался в туалете, зажав нос и брызгая аэрозолем через замочную скважину. Ума не приложу, как только вы можете жить на этом чумном острове. Клянусь, в Лондоне такая эпидемия гриппа - хуже Великой чумы 1665 года.