– Дорогой! Дорогой! – кричала она, пробираясь ко мне между столиками. – Джерри, дорогой, это я, Урсула!
Я встал, готовый встретить свою погибель. Урсула бросилась в мои объятия, и губы ее слились с моими губами в долгом поцелуе, сопровождаемом стонущими звуками, какие (даже в наш век терпимости) обычно ассоциируются с альковными сценами. Я уже начал опасаться, что итальянская полиция вот-вот арестует нас за нарушение общественного порядка, наконец она с явной неохотой отступила на шаг, продолжая крепко сжимать мои руки.
– Дорогой, – ворковала Урсула, и в ее огромных синих глазах сверкали счастливые слезы, – дорогой... Я не верю своим глазам... увидеть тебя снова после стольких лет... это чудо... о, я так счастлива, дорогой. Как это здорово – увидеть тебя снова.
– Но как ты меня узнала? – спросил я, отдышавшись.
– Как узнала, дорогой? Глупенький, ты нисколько не изменился, – покривила она душой. – К тому же, дорогой, я видела тебя по телевизору, видела фотографии на обложках твоих книг, еще бы мне не узнать тебя.
– Что ж, я очень рад нашей встрече, – сдержанно произнес я.
– Дорогой, мы не виделись сто лет, – отозвалась она, – слишком долго.
Я отметил, что она рассталась с тем растерянным джентльменом средних лет.
– Садись, – предложил я, – выпей стаканчик.
– Конечно, любимый, с удовольствием. – Она элегантно опустилась на стул.
Я подозвал официанта.
– Что ты пьешь? – спросила Урсула.
– Бренди с содовой.
– Фу! – воскликнула она, деликатно передернув плечами. – Отвратительная смесь. Тебе не следует ее пить, это кончится испарением печени.
– Оставь в покое мою печень, – страдальчески вымолвил я. – Ты что станешь пить?
– Мне что-нибудь вроде Бонни Принц Чарльз.
Официант тупо воззрился на нее. Ему еще не доводилось слышать лексические упражнения Урсулы.
– Мадам желает рюмку дюбонне, – объяснил я, – а мне принесите еще бренди.
Я сел, и Урсула, наклонясь над столом, с чарующей улыбкой схватила двумя руками мою руку.
– Дорогой, разве это не романтично? – спросила она. – Мы встречаемся с тобой столько лет спустя в Венеции! В жизни не слышала ничего более романтичного, ты согласен?
– Согласен, – осторожно ответил я. – А где твой муж?
– Как? Разве ты не знаешь? Я развелась.
– Извини.
– Ничего, ничего. Это было даже к лучшему. Понимаешь, после ящура он, бедняга, был уже совсем не тот, что прежде.
Мне не помог даже прежний опыт общения с Урсулой.
– У Тоби был ящур? – спросил я.
– Да... ужасно, – произнесла она, вздыхая, – и он так и не пришел в себя.
– Еще бы. Но ведь ящур у людей – это, должно быть, большая редкость?
– У людей? – Она сделала круглые глаза. – Как тебя понимать?
– Да ведь ты сказала, что Тоби... – начал я, но меня перебил громкий смех Урсулы.
– Глупенький, – вымолвила она, хохоча. – Я говорила про его скотину. Все его племенное стадо, которое он выращивал годами. Ему пришлось всех зарезать, и это страшно подействовало на беднягу. Он начал водиться с недостойными женщинами, пьянствовал в ночных клубах, и все такое прочее.
– Вот уж никогда не думал, – сказал я, – что у ящура могут быть такие серьезные последствия. А Министерству сельского хозяйства известно про этот случай?
– Ты думаешь, это могло бы их заинтересовать? – удивилась Урсула. – Если хочешь, я могу написать им и рассказать.
– Нет-нет, – поспешил я возразить. – Я просто пошутил.
– Ладно. Теперь расскажи мне про твой брак.
– Я тоже развелся.
– Ты тоже? Дорогой, я же сказала, что это романтическая встреча. – Ее глаза затуманились. – Мы встречаемся с тобой в Венеции после расторгнутых браков. Совсем как в романах, дорогой.
– Вряд ли нам следует особенно зачитываться этим романом.
– А какие у тебя дела в Венеции? – спросила она.
– Никаких, – ответил я неосмотрительно. – Просто приехал отдохнуть.
– О, чудесно, дорогой, тогда ты можешь мне помочь! – воскликнула Урсула.
– Нет! – поспешил я ответить. – Это исключено.
– Дорогой, ты еще даже не знаешь, о чем я хочу тебя попросить, – жалобно молвила она.
– И знать не хочу. Все равно не стану помогать.
– Милый, мы столько лет не виделись, а ты сразу, даже не выслушав, так груб со мной, – возмутилась Урсула.
– Ничего. Я знаю по горькому опыту, на какие затеи ты способна, и вовсе не намерен тратить свой отпуск, участвуя в твоих ужасных махинациях.
– Ты противный, – сказала она, и губы ее задрожали, а синие, как цветки льна, глаза налились слезами. – Жутко противный... я тут одна в Венеции, без мужа, а ты не хочешь даже пальцем пошевелить, чтобы выручить меня в беде. Это не по-рыцарски с твоей стороны... ты гадкий... и... противный.
– Ну ладно, ладно, – простонал я, – выкладывай, в чем дело. Только учти, я не стану ни во что вмешиваться. Я приехал сюда провести несколько дней в мире и покое.
– Так вот, – начала Урсула, вытирая глаза и подкрепляясь глотком дюбонне. – Я приехала сюда, чтобы, можно сказать, совершить акт милосердия. Дело чрезвычайно трудное, возможны ослижнения.
– Ослижнения? – не удержался я.
Урсула осмотрелась кругом, проверяя нет ли кого поблизости. Так как поблизости было всего лишь около пяти тысяч веселящихся иностранцев, она посчитала, что может спокойно довериться мне.
– Ослижнения на высоком уровне, – продолжала она, понизив голос. – Это должно оставаться только между нами.