– Надеюсь, ты знаешь, куда нам надо ехать, дорогой? – тревожно спросила мама.
– Конечно, – нетерпеливо ответил Ларри. – Инструктаж того человека запечатлен огненными буквами в моем мозгу. Ну-ка, Джерри, поверни направо у того дуба, а потом налево.
Некоторое время мы катили молча, наконец достигли перекрестка без каких-либо указательных столбов. Прежде чем Ларри успел открыть рот для новых инструкций, Молли по собственной воле свернула налево.
– Видите, – торжествующе произнес Ларри, – эта лошадь всецело согласна со мной. Даже бессловесная скотина признает врожденного лидера. Думаю, ее хозяин частенько наведывается в эту пивную, так что ей знакома дорога.
Мы нырнули в мокрый перелесок, где голуби аплодировали нам своими крыльями и сороки подозрительно хихикали. Дорога извивалась между щедро орошавшими нас тяжелыми каплями деревьями.
На Ларри нашел лирический стих.
– Скоро, совсем скоро мы увидим чудесную старую деревенскую пивную, – произнес он нараспев. – Там ждет нас горящий камин, который согреет наши члены, и стаканы горячего виски с лимоном, которое согреет наши внутренности. Владелец пивной, скромный селянин, бросится исполнять наши пожелания, и пока мы будем сушиться у огня...
В эту минуту двуколка сделала еще один поворот, и голос Ларри осекся. В полусотне метров от нас стоял прочно засевший в грязи "ролле".
Возможно, у Молли были свои недостатки, но обратную дорогу к хозяину она твердо знала.
ПЕРВЫЙ РЕЙС
Как бы хорошо ни был подвешен ваш язык, все равно мозг буксует, когда вы пытаетесь описать озаренную желтой летней луной площадь Святого Марка в Венеции. Здания выглядят так, будто их вылепили из сладчайшей комковатой нуги самых нежных оттенков красного, коричневого и розового цвета. Сидишь и смотришь, очарованный, на мавританские фигурки, которые появляются каждые четверть часа, чтобы ударить в большой колокол собора Сан Марко, рождая долгое гулкое эхо в разных концах огромной площади.
Вот и этот вечер был исполнен чисто венецианского очарования, и только скопище моих воинственных родичей вокруг двух столиков, уставленных напитками и закусками, портило впечатление. К несчастью, путешествие было задумано моей мамой, и как это всегда бывало с ней, мероприятие, представлявшееся ей сплошным источником радости, с первых дней грозило обернуться крахом, медленно, но верно влекущим ее к позорному столбу, уготованному членами любой семьи для своих родителей.
– Что бы тебе тактично предупредить меня заранее, – произнес мой старший брат Ларри, уныло созерцая один из множества бокалов, расставленных перед ним возмутительно довольным официантом. – В крайнем случае, я мог бы согласиться на смертельно опасное путешествие по воздуху. Но кой бес заставил тебя вовлечь нас в трехдневное плавание на греческом судне? Право, это было так же глупо, как если бы ты намеренно взяла билеты на "Титаник".
– Я думала, так будет веселее, и ведь греки отличные моряки, – оправдывалась мама. – К тому же это первый рейс нашего корабля.
– Ты всегда спешишь кричать "волки" раньше времени, – вступила Марго. – По-моему, мама замечательно все придумала.
– А я так согласен с Ларри, – через силу выговорил Лесли, которому, как и всем нам, претила мысль о том, чтобы в чем-то соглашаться с нашим старшим братом. – Будто мы не знаем, что такое все греческие пароходы.
– Почему же все, дорогой, – возразила мама. – Есть и совсем неплохие.
– Ладно, теперь уже все равно ничего не поделаешь, – мрачно заключил Ларри. – Из-за тебя мы обречены плыть на паршивой посудине, которую забраковал бы даже этот пьяница Старый Мореход.
– Чепуха, Ларри, – сказала мама. – Ты всегда преувеличиваешь. Представитель агентства Кука очень хвалил наш пароход.
– Он сказал, что в баре на борту всегда кипит жизнь! – торжествующе воскликнула Марго.
– Силы небесные, – выдохнул Лесли.
– И для орошения наших языческих душ, – подхватил Ларри, – бар располагает набором отвратительнейших греческих вин, словно извлеченных из тугой яремной вены какого-нибудь верблюда-гермафродита.
– Ларри, выбирай слова, – сказала Марго.
– Нет, вы только подумайте, – кипятился он. – Меня вытащили из Франции ради злосчастной попытки оживить в памяти места нашей юности, совершенно не считаясь с моим мнением. Я уже начинаю жалеть, что согласился, а ведь мы, черт возьми, пока добрались только до Венеции. Я уже истязаю остатки моей печени "Слезами Христа", вместо того чтобы вкушать доброе славное божоле. Уже мои вкусовые сосочки в каждом ресторане штурмуют не бифштексы "шароле", а горы спагетти, напоминающие отвратительные гнезда ленточных червей.
– Ларри, умоляю, прекрати, – сказала мама. – Неужели нельзя обойтись без вульгарности!
Несмотря на музыкальные усилия трех оркестров, играющих каждый свою мелодию в разных концах площади, на разноязычный гомон и сомнамбулическое воркование голубей, казалось, половина Венеции завороженно слушает только нашу семейную перепалку.
– Все будет в полном порядке, когда мы поднимемся на борт, – заверила Марго. – И ведь мы хотели, чтобы нас окружали греки.
– Думаю, именно это беспокоит Ларри, – мрачно заметил Лесли.
– Ладно, – сказала мама, пытаясь разрядить атмосферу напускной уверенности в том, что все идет, как надо, – нам пора. Садимся на один из этих вэпорайзеров и отправляемся в порт.
Мы рассчитались с официантом, добрели до Большого канала и погрузились на один из катеров, которые мама с ее блестящим знанием итальянского упорно называла вэпорайзерами (распылителями); менее сведущие итальянцы предпочитали слово "вапоретто".