- Господин Шухарт! Господин Шухарт! Два слова о гараже!
- Комментариев не имею, - отвечаю я и перехожу на бег. Но черта с два от них оторвешься: один, с микрофоном, - справа, другой, с фотоаппаратом, - слева.
- Видели ли вы в гараже что-нибудь необычное? Буквально два слова!
- Нет у меня комментариев! - говорю я, стараясь держаться к объективу затылком. - Гараж как гараж…
- Благодарю вас. Какого вы мнения о турбоплатформах?
- Прекрасного, - говорю я, а сам нацеливаюсь точнехонько в сортир.
- Что вы думаете о целях Посещения?
- Обратитесь к ученым, - говорю. И раз - за дверь.
Слышу - скребутся. Тогда я им через дверь говорю:
- Настоятельно рекомендую, - говорю, - расспросите господина Тендера, почему у него нос как свекла. Он по скромности умалчивает, а это было наше самое увлекательное приключение.
Как они вдарят по коридору! Как лошади, ей-богу. Я выждал минуту -тихо. Высунулся - никого. И пошел себе, посвистывая. Спустился в проходную, предъявил дылде пропуск, смотрю - он мне честь отдает. Герою дня, значит.
- Вольно, сержант, - говорю. - Я вами доволен.
Он осклабился, как будто я ему бог весть как польстил.
- Ну, ты, Рыжий, молодец, - говорит. - Горжусь, - говорит, -таким знакомством.
- Что, - говорю, - будет тебе в твоей Швеции о чем девкам рассказывать?
- Спрашиваешь! - говорит. - Они ж у меня кипятком будут писать!
Нет, ничего он парень. Я, если честно, таких рослых и румяных не люблю. Девки от них без памяти, а чего, спрашивается? Не в росте ведь дело… Иду это я по улице и размышляю, в чем же тут дело. Солнышко светит, безлюдно вокруг. И захотелось мне вдруг прямо сейчас же Гуту увидеть. Просто так. Посмотреть на нее, за руку подержать. После Зоны человеку только одно и остается - за руку девочку подержать. Особенно когда вспомнишь все эти разговоры про детей сталкеров - какие они получаются… Да уж какая сейчас Гута, мне сейчас для начала бутылку крепкого, не меньше.
Миновал я автомобильную стоянку, а там и кордон. Стоят две патрульные машины во всей своей красе, широкие, желтые, прожекторами и пулеметами, жабы, ощетинились, ну и, конечно, голубые каски - всю улицу загородили, не протолкнешься. Я иду, глаза опустил, лучше мне сейчас на них не смотреть, днем на них мне лучше не смотреть совсем: есть там два-три рыла, так я боюсь их узнать, скандал большой получится, если я их узнаю. Повезло им, ей-богу, что Кирилл меня в Институт сманил, я их, гадов, искал тогда, пришил бы и не дрогнул…
Прохожу я через эту толпу плечом вперед, совсем прошел уже, и тут слышу: "Эй, сталкер!" Ну, это меня не касается, иду дальше, волоку из пачки сигаретку. Догоняет сзади кто-то, берет за рукав. Я эту руку с себя стряхнул и вполоборота вежливенько так спрашиваю:
- Какого дьявола цепляешься, мистер?
- Постой, сталкер, - говорит он. - Два вопроса.
Поднял я на него глаза - капитан Квотерблад. Старый знакомый. Совсем ссохся, желтый стал какой-то.
- А, - говорю, - здравия желаю, капитан. Как ваша печень?
- Ты, сталкер, мне зубы не заговаривай, - говорит он сердито, а сам так и сверлит меня глазами. - Ты мне лучше скажи, почему сразу не останавливаешься, когда тебя зовут?
И уже тут как тут две голубые каски у него за спиной - лапы на кобурах, глаз не видно, только челюсти под касками шевелятся. И где у них в Канаде таких набирают? На племя их нам прислали, что ли?.. Днем я патрулей вообще-то не боюсь, но вот обыскать, жабы, могут, а это мне в данный момент ни к чему.
- Да разве вы меня звали, капитан? - говорю. - Вы же какого-то Сталкера…
- А ты, значит, уже и не сталкер?
- Как по вашей милости отсидел - бросил, - говорю. - Завязал. Спасибо вам, капитан, глаза у меня тогда открылись. Если бы не вы…
- Что в предзоннике делал?
- Как что? Я там работаю. Два года уже.
И, чтобы закончить этот неприятный разговор, вынимаю я свое удостоверение и предъявляю его капитану Квотербладу. Он взял мою книжечку, перелистал, каждую страничку, каждую печать просто-таки обнюхал, чуть ли не облизал. Возвращает мне книжечку, а сам доволен, глаза разгорелись, и даже зарумянился.
- Извини, - говорит, - Шухарт. Не ожидал. Значит, - говорит, -не прошли для тебя мои советы даром. Что ж, это прекрасно. Хочешь -верь, хочешь - не верь, а я еще тогда предполагал, что из тебя толк должен получиться. Не допускал я, чтобы такой парень…
И пошел, и пошел. Ну, думаю, вылечил я еще одного меланхолика себе на голову, а сам, конечно, слушаю, глаза смущенно опускаю, поддакиваю, руками развожу и даже, помнится, ножкой застенчиво этак панель ковыряю. Эти громилы у капитана за спиной послушали-послушали, замутило их, видно, гляжу - потопали прочь, где веселее. А капитан знай мне о перспективах излагает: ученье, мол, свет, неученье - тьма кромешная, Господь, мол, честный труд любит и ценит, - в общем, несет он эту разнузданную тягомотину, которой нас священник в тюрьме каждое воскресенье травил. А мне выпить хочется - никакого терпежу нет. Ничего, думаю, Рэд, это ты, браток, тоже выдержишь. Надо, Рэд, терпи! Не сможет он долго в таком же темпе, вот уже и задыхаться начал… Тут, на мое счастье, одна из патрульных машин принялась сигналить. Капитан Квотерблад оглянулся, крякнул с досадой и протягивает мне руку.
- Ну что ж, - говорит. - Рад был с тобой познакомиться, честный человек Шухарт. С удовольствием бы опрокинул с тобой стаканчик в честь такого знакомства. Крепкого, правда, мне нельзя, доктора не велят, но пивка бы я с тобой выпил. Да вот видишь - служба! Ну, еще встретимся, - говорит.
Не приведи господь, думаю. Но ручку ему пожимаю и продолжаю краснеть и делать ножкой - все, как ему хочется. Потом он ушел наконец, а я чуть ли не стрелой - в "Боржч".
В "Боржче" в это время пусто. Эрнест стоит за стойкой, бокалы протирает и смотрит их на свет. Удивительная, между прочим, вещь: как ни придешь - вечно эти бармены бокалы протирают, словно у них от этого зависит спасение души. Вот так и будет стоять хоть целый день - возьмет бокал, прищурится, посмотрит на свет, подышит на него и давай тереть: потрет-потрет, опять посмотрит, теперь уже через донышко, и опять тереть…
- Здорово, Эрни! - говорю. - Хватит тебе его мучить, дыру протрешь!
Поглядел он на меня через бокал, пробурчал что-то, будто животом, и, не говоря лишнего слова, наливает мне на четыре пальца крепкого. Я взгромоздился на табурет, глотнул, зажмурился, головой помотал и опять глотнул. Холодильник пощелкивает, из музыкального автомата доносится какое-то тихое пиликанье, Эрнест сопит в очередной бокал - хорошо, спокойно… Я допил, поставил бокал на стойку, и Эрнест без задержки наливает мне еще на четыре пальца прозрачного.
- Ну что, полегче стало? - бурчит. - Оттаял, сталкер?
- Ты знай себе три, - говорю. - Знаешь, один тер-тер и злого духа вызвал. Жил потом в свое удовольствие.
- Это кто же такой? - спрашивает Эрни с недоверием.
- Да был такой бармен здесь, - отвечаю. - Еще до тебя.
- Ну и что?
- Да ничего. Ты думаешь, почему Посещение было? Тер он, тер… Ты думаешь, кто нас посетил, а?
- Трепло ты, - говорит мне Эрни с одобрением.
Вышел он на кухню и вернулся с тарелкой - жареных сосисок принес. Тарелку поставил передо мной, пододвинул кетчуп, а сам - снова за бокалы. Эрнест свое дело знает. Глаз у него наметанный, сразу видит, что сталкер из Зоны, что хабар будет, и знает Эрни, чего сталкеру после Зоны надо. Свой человек - Эрни. Благодетель.
Доевши сосиски, я закурил и стал прикидывать, сколько же Эрнест на нашем брате зарабатывает. Какие цены на хабар в Европе - я не знаю, но краем уха слышал, что "пустышка", например, идет там чуть ли не за две с половиной тысячи, а Эрни дает нам всего четыреста. "Батарейки" там стоят не меньше ста, а мы получаем от силы по двадцать. Наверное, и все прочее в том же духе. Правда, переправить хабар в Европу тоже, конечно, денег стоит. Тому на лапу, этому на лапу, начальник станции наверняка у них на содержании… В общем, если подумать, не так уж много Эрнест и заколачивает - процентов пятнадцать-двадцать, не больше, а если попадется - десять лет каторги ему обеспечено…