После оба отца вскочили на стол и снова принялись поливать друг друга грязью. Они спорили о подарке, что в наших краях наутро муж дарит молодой жене. Этот самый подарок отец жениха отдавать не хотел. Ради большой и чистой любви я не отдам ни пфеннига! — кричал он. Спор перешел в рукопашную, при этом оба ревели как медведи, отчего заснувшие у стен дядья ожили, поднялись на ноги, окружили стол и, хлопая в ладоши, орали куплеты здешних песен. Под столом мать жениха обтирала его влажными салфетками, сначала руки, потом лоб, но, поскольку это не помогало, она резким движением рванула ему рубашку на груди, да так, что пуговицы разлетелись по полу. Если б ты остался при мне, шептала она, этого бы не случилось. В руках матери жених, не просыпаясь, со стоном перевернулся на другой бок.
На рассвете, когда музыканты стали убирать свои инструменты, дверь неожиданно распахнулась. В зал под руку с сыном хозяина вошла невеста, в одной туфле, без венка и фаты. Она вымокла до нитки, платье было порвано, но на лице можно было прочесть глубокое удовлетворение. Хозяин нахмурился, а трубач снова вытащил свой инструмент. Невеста прошла через весь зал к столу, на котором отцы мертвой хваткой вцепились друг в друга, и наклонилась, чтобы выудить из-под него жениха. Ухватила его за краешек рубашки и вытащила на середину зала, что далось ей с трудом, потому что свекровь цеплялась за него когтями и зубами. Пока невеста ползала по полу, собирая пуговицы, оторванные от рубашки жениха, сын хозяина взобрался на сцену и сзади грохнул полный поднос на голову трубача, который как раз хотел начать последний туш. Труба отскочила от губ музыканта и закачалась в его правой руке. Изумленно, будто не веря в происходящее, бедолага долго смотрел в глаза сыну хозяина, потом, наконец, медленно опустился на колени и осторожно лег головой на половицы.
Пианист сильнее ударил по клавишам, и гости стали танцевать, как если бы вечер только начался. Хозяин вновь стоял на разливе за стойкой бара. Посредине сцены с пустым подносом в руках стоял сын хозяина и ожидал вознаграждения. Невеста скалила зубы, но, когда он нагнулся к ней за поцелуем, она, все еще смеясь, поцеловала своего спящего жениха — ради большой и чистой любви, как говорят в наших краях.
БЕДА И БЛАГО
Под конец, когда развязывали мешки с подарками, все становилось явным — малодушие, и алчность, и дурные привычки, и даже то, что мы, грешные, с опозданием явились на свет, как заблудшие кротята. Но выросли мы под присмотром парикмахеров, портных и сапожников, наши стопы никогда не касались земли, зима и лето были для нас одинаковы. Мы не знали, как собрать яблоки с деревьев, но мечтали по дороге в школу наловить девчонок в большие сачки для ловли бабочек и продать их коллекционерам из далеких стран. Ругаться при этом мы хотели так, как матросы, хотя в наших краях никто не слыхал, как ругаются матросы.
В полдень мы снова были веселы, сидели за столом, ели мясо ножом и вилкой и тайком вытирали пальцы о штаны. На десерт мы ковали планы из железа. Когда же они начинали обжигать нам руки, мы бросали их, бежали вниз на кухню и просили горячего какао. После обеда мы бродили по городу и пытались пугать прохожих, но они даже не оборачивались. Кого мы с братом хотели напугать своими гримасами, не знаю, разве только самих себя, когда видели в зеркале незнакомое лицо. Мы осторожно поворачивались, будто кто-то стоял у нас за спиной, кто-то готовый занять наше место, но видели в зеркале только свое отражение и глазели в свои открытые рты, похожие на шахты, куда больше никто не спустится.
Любила ли нас наша мать? Да, любила, вначале давала нам молоко, потом какао и переводила нас на другую сторону улицы, если нам случалось проходить мимо казенного дома. Дети с огромными головами и ручищами, словно весла, орали и в знак приветствия вскидывали в воздух ноги, похожие на ходули. Это зоопарк, там живут обезьяны, говорила мать и поворачивала нам головы в другую сторону, да так резко, что мы едва не падали в витрины. Выберите себе что-нибудь, весело кричала она, и мы возвращались домой с карманами, набитыми корабликами и всадниками.