На Новый год настал черед бритья. Наконец-то мы держали в руках опасную бритву со стальным лезвием, подвижно закрепленным меж двух пластин рукоятки, и намыливали грязные бороды. Лица у клиентов были усталыми. Они вяло смотрели в зеркала и не особенно интересовались участью своих бород. Под конец мы плескали им в лицо чистой водой и разглаживали кожу ладонями. Щеткой смахивали с шеи последние волоски. Когда мы снимали с их груди белое покрывало, они были такими красивыми, что хоть сейчас выноси на торжественную панихиду. Они вступали в новый год, как только что выкупанные дети, верящие в приход весны. И вот она пришла, и мы взяли халаты и отнесли в подвал, чтобы бросить в огонь. Тайком спали возле печей, прижавшись друг к другу безбородыми щеками, мечтая о больших путешествиях в теплые края.
А в мае мы с рюкзаками, набитыми кроликами, курами и всякой всячиной, прихваченной по дороге, вступаем в город. Над нами голубое небо, и девушки размахивают разноцветными флажками. В парке мы разбиваем палатки и позволяем девушкам снять с нас сапоги. Мы ложимся к ним в объятья, жадно хватаем за косы, но, когда хотим поцеловать, они отскакивают в кусты и выжидают. Лишь когда аромат от котлов постепенно окутывает все деревья вокруг, девушки не выдерживают. Выбегают из своей засады, принимают от нас еду, смеются и косами вытирают нам жир со щек. Мы падаем и катаемся по траве, точно не понимаем, что ничего не отрастает заново.
НА ОПУШКЕ
С тех пор как наш папа начал писать книгу о зайце-русаке, в доме воцарился великий покой. В одних чулках крадемся мы вслед за мамой по коридорам. Проходя мимо двери папиного кабинета, она предостерегающе подносит палец к губам. Раньше она кричала целыми днями и бросала в нас чашки и тарелки, если мы забывали сунуть ноги в деревянные башмаки, ведь чулки стирать и штопать она больше не желала. Мы не любим тяжелые башмаки и с тех пор, как папа начал работать над книгой о зайце-русаке, наконец-то можем порхать по всему дому из одной комнаты в другую, мама гладит шершавой ладонью наши короткостриженые головы, тише-тише, шепчет она, словно на дворе сочельник и люди договорились общаться при помощи взглядов, а не при помощи слов.
В супе у нас вдруг появляются фрикадельки, плавают там, будто юркие рыбки, и впалые папины щеки розовеют и округляются, как надувные подушки. Наш папа на пути к тому, чтобы стать великим человеком, а наша мама будет женой великого человека. По вечерам она шьет платье, в котором ей будет не стыдно пожать руку лесничего, и руку старшего лесничего, и, может быть, руку правительственного советника или директора народного университета.
Вечерами мы подслушиваем под дверью родительской спальни, с восторгом и благоговением внимаем их разговорам о зайце-русаке, стоя босиком на нашем посту, мы трепещем оттого, что поняли, как много знаний о зайце-русаке таится в папиной голове.
Наша мама сделала правильный выбор. Выражение триумфа, которое прячется за жесткой складкой у рта на висящей над туалетным столиком свадебной фотографии, вернулось на ее лицо с того дня, когда папа преувеличенно размашистым для его щуплого телосложения жестом бросил деревянную линейку на учительскую кафедру и объявил, что он создан для большего, нежели насаждать в головах посредственных деревенских детей названия полевых цветов. Более резких слов от папы никто никогда не слышал. В тот же день он испросил отпуск на неопределенный срок и взялся за работу.
Двери нашего домика широко распахиваются. Мама снимает фартук, задвигает мыском тапки осколки чашек и тарелок под буфет, и в дом входят асессоры, старшие лесничие и директора народных университетов, сплошь большие люди, которые на протяжении многих лет приветствовали папу у входа в церковь лишь едва заметным движением бровей. Теперь они смущенно топчутся в нашей узкой прихожей, держа в руках бутылки со шнапсом собственного приготовления. Мама достает из кухонного шкафа рюмки, ставит их на поднос и несет наверх в папин кабинет. Прежде чем открыть дверь, она предостерегающе подносит палец к губам, призывая господ к молчанию; он очень занят, говорит она, но я замолвлю за вас словечко.