- Интересно, - согласился Амброзио, переглянувшись с Надей.
- Я сказала что-нибудь не то?
- Нет, почему?
- Я никогда не говорю ничего интересного, как считает мой муж. С ним мы всегда спорили по этому поводу.
- Не могло ли быть между Анжелой и ее мужем какого-то препятствия для нормальной жизни?
Амброзио специально выбрал довольно туманные слова, чтобы прозондировать, как говорится, почву, и Тильда посмотрела на него с восхищением, блеснув веселыми глазами.
- Видите, вы сразу поняли.
- У них не было согласия в плане чувственном, да?
- Чувственном? Лучше сказать, эротическом. Она взяла вишенку в шоколаде и засмеялась живым, заливистым смешком. Съела ягоду и посмотрела на них: в ясных глазах искрились разбуженные воспоминания.
- Джин, виски, коньяк?
Комиссар и Надя отрицательно покачали головами. Тогда синьора налила себе хорошую дозу виски, без льда, без содовой, и выпила. Абажур из цветных стекол на секретере рассеивал по комнате опаловый свет, каждое стекло представляло собой лепесток цветка.
- Она всегда преподавала в женских школах, а также давала уроки на дому. Хотела, чтобы я поехала с ней в Тревиль на лето. Я только что разошлась с Марко.
- Вы не поехали?
- Мне было неловко. Она напомнила мне одну подругу юности, которую я бросила. У всех женщин, наверное, случается... - Тильда посмотрела на Надю. Она.., она вызывала у меня какое-то отвращение.
- Лесбийская любовь?
- Нет, я ничего такого не хочу сказать. Но уверена, что у Анжелы были проблемы. - Она налила себе еще немного виски. - Вы действительно не хотите попробовать?
- У вас в доме есть какое-нибудь оружие? Вопрос удивил Тильду, застал врасплох. Глаза у нее сузились, взгляд стал отстраненным.
- Никакого.
Громко зазвонил телефон. Тильда встала и пошла к столику, на котором он стоял, слегка покачиваясь, как в танце, или стремясь попасть в ритм трезвону.
- О, дорогой, это ты? - заговорила она изменившимся голосом. - Будь спокоен, я чувствую себя отлично. Только один глоток, клянусь. Не веришь, спроси комиссара.
Она отняла трубку от уха, протянула Амброзио.
- Возьмите же, ну!
В трубке послышались длинные гудки.
- Какой нахал, - с обидой сказала Тильда. - Ну как могла я жить в согласии с этим грубияном?
- Значит, никакого оружия, синьора?
- Только кухонные ножи, хотите посмотреть? С удовольствием покажу. Прежде чем они ушли, она налила себе еще виски.
- Это как игра, в которую я играла в детстве. Берешь отдельные части и составляешь нужную фигуру, - сказала Надя, когда они поднимались на машине по сверкающему огнями проспекту Буэнос Айрес.
- Это наша ежедневная игра. Знакомишься с одним человеком, он говорит одно, говоришь с другим - что-то подтверждается, а что-то прибавляет сомнений. Настоящая головоломка.
- Она спивается, а он живет своей жизнью. Наверное, это несчастье.
- Для него?
- Для нее, комиссар, для одинокой стареющей женщины, брошенной жены.
- Тебе не кажется, что теперь мы знаем еще меньше, чем раньше?
- В каком смысле?
- Мне было приятно представлять Прандини, готового на все, которого можно допрашивать бесконечно. Вместо этого - ты заметила? - фигура, которую мы создали в своем воображении, как в твоей игре, почти растаяла.
- На берегу реки, - добавила Надя.
Темнота опустилась на город незаметно. Бульвар Гран Сассо, залитый холодным светом фонарей, озябшие, голые еще деревья и тучка, надвигавшаяся с запада как мучительное дыхание, вызывали ощущение тревоги; такое же, вероятно, как было у Тильды, когда она слышала колокольный звон из деревень, разбросанных по берегам По.
- Я все думаю о вазе, которую Анжела Бьянкарди привязывает к фонарному столбу. - Надя помигала фарами какому-то прохожему, перебегавшему улицу: мол, пошевеливайся.
- Мы приедем к ней домой неожиданно. Вряд ли она нам обрадуется, вздохнул Амброзио.
У подъезда стоял белый "фиат-500". Надя припарковалась за ним. Было освещено лишь одно окно на втором этаже.
- Добрый вечер, - сказала Анжела, открывая им дверь. Лицо у нее было бледное, со следами усталости. Она держала в руках сумку из черной ткани, из которой высовывались две вязальные спицы. Анжела поставила ее на стул в прихожей. - Проходите, раздевайтесь.
- Мы возвращаемся из дома Тильды Прандини. - Амброзио снял пальто, шляпу, пригладил перед зеркалом волосы. - А еще побывали на вокзале, на месте, где погиб Этторио Ринальди.
Губы Пруста на портрете, несмотря на редкие усики, казались пухлыми, как у девчонки.
Кот, мурлыча, подошел к хозяйке. Присев на диван, Анжела взяла его на колени.
- Я вот уже неделю туда не ходила.
- Вазочки с цветами уже нет.
- Как всегда, сняли. Кто вам сказал?.. Марко?
- Случайно, когда говорил о ваших отношениях с Этторе.
- Он все удивлялся, что мы так легко сошлись. Как будто человек, которого он знал целую жизнь, изменился и оказался совсем не похожим на существовавшего в его воображении. Марко - тот еще тип, вобьет себе в голову что-нибудь попробуй переубеди. Должна пройти вечность, прежде чем он поймет, что не прав. А потом ему просто мучительно менять отношение.
- Что вы скажете о его жене? - Она еще вполне привлекательная женщина, правда? - заметила Надя.
- Немного глупа. Как только Марко купил ей квартиру на улице Капуччини, она закрыла глаза на все остальное и продолжает бессмысленную жизнь.
- У меня такое впечатление... - Амброзио щелкнул пальцами, подыскивая слово поделикатнее, - что она...
- Да, пьет. Даже слишком много. Гораздо больше, чем следует.
- Эти цветы, синьора, которые вы ставите на вокзале в вазу, привязанную проволокой, меня поразили.
- Вы пришли по поводу цветов? Мне кажется, это долг - ставить их там, где пролилась его кровь.
- Нет, не из-за этого. Хочу еще раз спросить, уверены ли вы, что не разглядели парня, пытавшегося открыть дверь квартиры на улице Баццини?
- Вы думаете, что я немного.., немного не того? Закрыв глаза, она механически поглаживала кошку. Амброзио смутился.