Но в осененный красным крестом фургончик полезла, потому что Кара-Ленская жалобным голосом проговорила:
— Полина, проводите меня, пожалуйста. Мне больно и страшно.
В приемном покое травматологии Галю не томили. Резво сделали снимок, ввели анальгин, а когда доктору-энтузиасту показалось, что рентгенолог «дрыхнет на ходу», он сам сгонял за изображением фрагмента Галиного скелета. За время его отсутствия молодой врач, скорее всего практикант, самостоятельно обследовал правую ногу пострадавшей. Кара-Ленская извивалась, вопила и молила оставить ее спокойно = умирать. Начинающий эскулап перепугался и вкатил ей внутривенно что-то сильнодействующее. К моменту возвращения главного специалиста мученица спала.
— Ну-с, перелом лодыжки без смещения обломков. Сейчас наложим гипс и выпишем рецепт. Легко отделалась, красавица, — усмехнулся доктор.
— Анестезия уже подействовала, — доложил чуткий юноша.
Оказалось, ученик совершил ошибку. Учитель отчитал его от всей души. Душа оказалась на редкость широкой.
— У нас не санаторий, а ей после наркоза надо будет отлежаться. Мы могли отправить ее домой с сопровождающей девушкой минут через сорок. А теперь кто за ней присмотрит? Ты?
Парнишка склонил голову. «Так наказывают за доброту, — подумала я, неприязненно глядя на главного. — Так из врачей выколачивают человеколюбие».
— Присмотрю, о чем речь, — вызвалась я.
— Потом такси вызовете? У нас перевозка всегда занята, — попользовался мной на полную катушку доктор.
— Да.
Я не произносила фраз, потому что глаголы на ум приходили нецензурные.
— Тогда грузим на каталку, гипсуем и с каталки не снимаем. А то нас вызовут к больному, а вы ее без навыка в кресло не пересадите.
— Да…
Через некоторое время каталку выкатили в коридор. Сестра милосердия ткнула пальцем куда-то в сторону и пробурчала:
— Устраивайтесь в шестой палате, там пока пусто.
Я видела в кино, как это делается. Почему бы не управиться с элементарным приспособлением? Я лихо толкнула каталку и едва не выпустила — средство передвижения было весьма мобильным. Зато развернуть каталку поперек узкого коридора оказалось непросто, почему-то колесики вертелись вразнобой. Кое-как справившись, я поняла, что моей изобретательности тут явно недостаточно: громоздкая штуковина не впихивалась в дверной проем, как бы я ни ухищрялась. Проем был стандартным, штуковина, вероятно, тоже. Я измерила их ширину. Каталка должна была пролезть! Но стоило приступить к практическому осуществлению, как какая-нибудь хромированная трубка цеплялась за косяк. Я попыталась придержать самую длинную из них и едва не сложила каталку вместе с Галей пополам. После чего перестала экспериментировать и стала ждать. Вскоре полная женщина в белом халате застряла между мною и стеной. В сердцах обозвав меня «неумехой», она буквально на миллиметр сдвинула пыточный агрегат, и он легко влетел в предназначенное для отдыхающей Гали помещение.
Я перевела дух и опустилась на край кровати. Полосатый матрас был чудовищно грязным, иначе я улеглась бы. Галя что-то залопотала, я не разобрала слов. На всякий случай встала. Заодно полюбовалась ее колечком. И почувствовала удовлетворение: даже вблизи подделка не слишком бросалась в глаза.
Дело в том, что в «Скорой» Галина разрыдалась. Мы решили, ее сильно тряхнуло. Но она оплакивала свое кольцо. Дешевый серебряный обруч был украшен тремя отполированными кусочками бирюзы. Вернее, двумя мелкими; третий, крупный, выбился при падении и ударе.
— Оно мне дороже жизни, — скулила Галина. — Давайте съездим, поищем камешек, я заплачу.
Зрелище было жалкое и трогательное. Глядя на нее, я поняла, что такое «убиваться». В моей сумке вечно валяется куча ненужного хлама. Измайлова в жар бросает, когда я в нее лезу. Однажды пообещала достать ему носовой платок — у полковника в кино ни с того, ни с сего начался проливной насморк. Пока я его выуживала, Вик то и дело сморкался в шарф, постанывал, ругал меня и подтверждал нелестные эпитеты чиханием. Больше он утиралок не забывал. А на предложение снабдить его чем-нибудь из дамской сумочки вежливо отзывался: «Премного благодарен, Поленька, не трудись». Но вот что удивительно: на сей раз мне понадобился огрызок старого синего ластика, и нашелся таковой моментально. Я отщипнула округленный, сглаженный частыми соприкосновениями с бумагой угол, взяла у Гали ее драгоценность и довольно скоро вставила резинку в углубление. Будто век она там пребывала.
— Это, чтобы пустота вас не пугала, не раздражала, — сказала я. — Поправитесь, отнесете ювелиру, заменит на настоящую бирюзу.
— Спасибо, — прошептала Галя и немного успокоилась.
Но окончательно ее горестные всхлипы стихли только в больнице.
Представления не имею, как долго я тасовала известные мне сведения о Мишелихе. Надо же было ей очутиться в машине, сбившей Галю. Что теперь делать? Что? Раньше я и предположить бы не рискнула, что Ленка позволит человеку скрыться с места дорожно-транспортного происшествия. Может, до нее не дошло, что они задели Кара-Ленскую? Но ведь человек ногу сломал. Может…
Раздался какой-то тонко воющий звук. Я кинулась к каталке. Галя, похоже, пела песню. Действительно, она просветленно улыбалась и… пела. Потом подняла набрякшие веки и уставилась куда-то сквозь меня. Я оробела. Думала, очнется, спросит: «Где я? Почему так долго и крепко спала? Который час?» Но она была невменяемой, галлюцинировала. Причем я в ее видениях была не я, и пробудившаяся вместе с Галей говорливость предназначалась не мне. Порыв броситься к медикам я преодолела. Выйдешь из палаты, она свалится со своего ложа и доломает руки-ноги, а то и шею свернет. Поискала кнопку вызова персонала. Дохлый номер. Я попала в незавидное положение. Галину несло в дебри интимных подробностей. Зажать уши? Читать вслух стихи? Я бы осуществила это. Если бы не услышала: — Юра, Юра, твердила же тебе:
«Алекс негодяй». Ты лучше, порядочнее, чище. Почему ты меня игнорируешь?
Последнее, возможно, относилось ко мне.
— Не игнорирую. Но перед тобой не Юра, а Полина, — вразумила я Кара-Ленскую, надеясь, что мой голос приведет ее в чувство.
Какое там.
— Сядь, — приказала она. — И хоть раз отнесись серьезно к тому, что я скажу.
Я села. И сразу же начала ерзать. Алекс… Юра… Юрий Васильевич Федоров… Слуга… Гувернер… Гостиница… Лева! Все, круг замкнулся. Отныне я не помышляла о порядочности. Я сохраню все тайны госпожи Кара-Ленской и господина Федорова, я забуду их напрочь, но то, что хотя бы косвенно касается Левы Зингера, впитаю в себя и перескажу полковнику Измайлову. Прости, Галюша, Вик не в состоянии выведать твои секреты таким вот способом. Он и его ребята, конечно, могут спросить. Но вы ведь постоянно лжете. Все-таки как путано… Только я собралась сосредоточиться на архитектурной мастерской, и вдруг вновь замаячила служба доктора наук Некорнюка. Покойного, убитого, между прочим.
Я напрягла слух. А одурманенная Галина неустанно песочила Юру. В кои-то веки он под моей личиной внимал ей, затаив хрипловатое дыхание.
Повесть Галины Кара-Ленской не была ни складной, ни ладной. Наверное, непричастный к сочинительству человек не разобрался бы. Кокетничаю. Если бы не беседы с Мишелихой и Аллой, я бы тоже не врубилась в эту галиматью. Каков «обрывочек воспоминаний»?
— Знал бы ты, Юра, что я испытывала, когда Алекс велел тебе купить других овощей и фруктов, другой букет. Ты ушел будто побитая собака. Я протестовала, я доказывала Алексу, что он не прав. Тогда этот король и процедил впервые: «Не заботься о „шестерке“. И из дому он удалил тебя напрасно: ничего между нами не было. Но он сказал: „Шестерки“ гуляют, когда я общаюсь». «Шестерка!» После банкета по поводу его дня рождения он уехал и забыл меня в вестибюле, как шляпу. Не вырви ты несовершеннолетнюю девчонку из лап тех пьяных скотов, не отвези домой… Для меня ты был рыцарем, спасителем, а не «шестеркой» Алекса.
Сложно для восприятия? Ничуть. Теневики только-только выбрались из подполья, пооформляли свою деятельность как официальную, кооперативную и слегка расслабились. Шикарный великовозрастный Алекс прихватил в кабак влюбленную в него девочку. Сейчас его тогдашние крутые гости догнивают в могилах: заказуха, разборки, все то, что сопутствует дележу власти и денег. Но в те времена они были молоды и всесильны. После ресторана собрались продолжить на даче. Разумеется, задаренный подарками, превознесенный тостами до небес и обвешанный путанами, Алекс не обратил внимания на ждущую его Галю. Зато разгоряченные парни из тех, кто уезжает последними, дожрав и допив до упора, вознамерились прихватить с собой малышку. Бывший на подхвате у Алекса Юра обязан был «зачистить территорию», убедиться, что место гульбища опустело, официанты довольны и «за все заплачено». Он-то и пожалел растерявшуюся девочку, не сообразившую вовремя убраться на троллейбусе. Выволок из машины, мол, нечего вас стеснять, мужики, догоняйте остальных, доставлю приглянувшуюся вам курочку в лучшем виде. И транспортировал к маме и папе.