– Митя, – Алексей исподлобья посмотрел на пребывавшего в прекрасном расположении духа брата, – обещай мне вперед, что ответишь…
– Что за фокусы? – Дмитрий приподнял брови.
– Нет, прежде пообещай.
– Дак… не принято так?
– И все же…
– Да господь с тобой, пусть будет по-твоему… Обещаю. Что?
– Отчего ты ни разу не был ни на одном спектакле с моим участием?
Дмитрий поначалу даже растерялся, затем рассмеялся натянутым нервическим смехом, после чего неторопливо подошел к молчаливому брату и, положив ладони на его тренированные жесткие плечи, глядя в лицо, заметил:
– Скажу, как и обещал… Но не сейчас.
– Но почему? – Глаза Алексея потемнели, голос обиженно дрогнул натянутой струной.
– А тебе все так и выложи, все так и скажи вдруг, – неловко пытаясь свести разговор на шутку, вновь механически рассмеялся Митя и, неожиданно крутнувшись на месте, изрек: – Ба! Да ты, дорогой мой, только взгляни на часы. Нам стоит поторопиться! Давай, давай. Шевелись!
С этими словами он заботливо прикрыл белоснежный оскал рояля крышкой, сунул в карман листок со стихами и деловито направился к выходу.
Уже за воротами училища, отдав ключ вышедшему проводить до дверей Гвоздеву, Митя, приобняв за плечо Алексея, крепко встряхнул его:
– Будет, будет тебе, братец, киснуть. Ты краше полюбопытствуй, куда я тебя поведу. – Он загадочно подмигнул Алешке и, окликнув рысившего мимо извозчика, дернул за рукав брата: – Бежим, а то перехватят!
Еще с 1822 года в Саратовской губернии стояла дивизия гусар, четыре полка: Иркутский, Павлоградский, Изюмский и Елизаветградский; первый имел счастье квартироваться в самом Саратове, второй в Аткарске, третий в Петровске и четвертый в Вольске и их уездах. Ах, что это были за удальцы – богатые и красивые офицеры! Яркие алые, синие, белые, зеленые мундиры на них блистали золотым и серебряным шитьем. В каждом полку было по шесть эскадронов. Почти каждый год летом, когда в яблоневых садах пели еще соловьи, все полки съезжались в Саратов на маневры. С каким восторгом и удовольствием смотрели на них горожане! Зрелище воистину было захватывающее дух… У офицеров, да и у рядовых, лошади были самые лучшие, стройные, статные. И ими тоже нельзя было не любоваться. За рысаками два раза в год ездили по воронежским и тамбовским конным заводам, внимчиво выбирали лучших и пригоняли в Саратов, где их распределяли по эскадронам. В губернском центре проживали генералы Леонтьев, Будберг, Глазенап; полковники Ланской, Муравлев[37] и другие… Эти начальники, большие охотники до лошадей и их почитатели, завели себе правило: внезапно, как снег на голову, примчаться в часть, нагрянуть в конюшню и, вынув из кармана белоснежный платок, ревниво пробовать, как чищены скакуны. После таких визитов немало голов поплатилось за свою нерадивость, кто был посажен в карцер, а кто и разжалован, – отцы-командиры шутить не любили.
Между тем лошадей подбирали по мастям, и каждый полк имел свою «рубашку». Саратовцы и гости города сразу примечали, что за кавалеристы проезжали по пыльным улочкам, будь то изюмские или павлоградские гусары. На вороных одни, на серых в яблоко – другие, на караковых со светлыми гривами – третьи и т. д.
В эти летние поры у полков чуть ли не каждый день случались ученья: разводы пешие и конные под барабаны и флейты, а в отдельных торжественных случаях с полковым оркестром. Возле гауптвахты, которая помещалась в доме близ Александровского собора, игрались зори, на этой же площади делались и разводы. Кавалерийские маневры большинством происходили на площади напротив дома господина Панчулидзева. Не застроенная ничем на пространстве в длину до Лысой горы, что около двух верст, а вширь – более версты, она представляла собой прекрасную арену для конного действа.
Саратовцы знали и видели, что генералы, полковники, эскадронные командиры и офицеры были людьми богатыми, жившими на широкую ногу, даже с крикливой роскошью, в особицу по зиме, когда в город стягивались офицеры из уездных городков. Тут почти каждый день устраивались званые вечера, давались балы, и какие! Уж сколько после этого велось трескотни по всему Саратову… Гусары любили и гордились своими холеными лошадьми, но еще крепче они любили молоденьких барышень, с которыми крутили романы и устраивали проказы. Скандальных случаев было сколько угодно: кто-то у кого-то дочь увез, обесчестил чью-то невесту, а того пыльче – отбил у мужа жену. Или другой трагикомичный курьез: такие-то весельчаки-офицеры частенько наведывались в гости в деревню к известной помещице, и один из них, добившись, сосватал у ней заневестившуюся дочь… Но вот беда! Когда обвенчались – жених на поверку оказался простым солдатом. А то был уговор за картами промеж бесшабашных гусар, составленный прежде в насмешку над ревнивым помещиком-отцом.