В заглублениях снег присыпал опалубки. Шипели из подвала бродячие коты.
Марсианский пейзаж напоминал Марине их с Антоном брак. Долгострой, он зиждился на туманных планах и изо дня в день подтачивался грунтовыми водами. Шикарный на бумаге и рекламных щитах, в реальности — скопище промозглых каркасов в степи.
— Чего? — Антон позвенел ключами.
Думал свалить по-английски. Как всегда, в своем стиле.
— Это все? Выполнил отцовский долг?
— А чего ты от меня хочешь?
— Как «чего»? Ты видишь, что с нашей дочерью творится?
— Вижу. Переходный возраст творится. Ты через это проходила, я проходил, каждый человек.
— Я в ее возрасте не боялась зеркал.
— А она боится. Может, считает себя слишком толстой. Может, слишком худой. — Антон раздраженно выдернул из кармана мобильник. — Глебыч…
Марина отвернулась, уставилась на цементную коробку за фанерной оградой. Доделают ее или так и бросят гнить? Может, эти экскаваторы и подъемные краны призваны лишь видимость создавать, как Антон умело создавал видимость «мужчины в семье»?
Вороны парили над стройкой черным облаком.
— Лечу! Лечу, мужик! Не вешайся, дай мне полчаса.
Антон опустил телефон.
— Извини. Нет времени разгребать ее фантазии. Был бы мальчик — я бы посоветовал чего. Но девочка…
Он опять перекладывал проблему на плечи жены. Привыкла бы.
— Винишь меня, что не родила тебе сына?
От гнева задергалась щека. В детстве думалось, взрослые знают обо всем на свете. И вот ей без малого сорок, а она не знает ничегошеньки. Ни хрена.
— Хорош. — Антон поднял руки ладонями вперед. — Хорош препираться, надоело. Сил нет. Пока.
И он побежал к припаркованному «вольво», оскальзываясь и хрустя наледью.
«Мебель, — подумала Марина, — не предает».
10
— Ах ты ж мать твою. — Антон воздел глаза к ненастному небу. Кровь крупными каплями падала на снег. Антон левой рукой отворил дверцы, вынул из бардачка упаковку салфеток и промокнул рану. Царапина пролегла перпендикулярно линии жизни.
Он никуда не уехал. Долбаная жестянка отказалась подчиняться. Заглохла намертво. И единственный, кого Антон мог проклинать, — самого себя. Это он чинил «вольво» во вторник. Какой он муж и отец, какой кормилец — понятно давно. Марина, умелый репетитор, втемяшила. Но неужели и мастер он — дрянь дрянью?
Инспекция двигательного отсека не дала результатов. Провозился битый час и порезал ладонь, шарахнув в сердцах по кузову. Вообразил, притоптывая на холоде, как пешком добирается до мастерской, а Глебыч болтается в петле, на налоговой декларации предсмертная записка: «Тоха, ты — дерьмо».
Недостроенная высотка таращилась безразличными черными зенками. Вороны каркали глумливо, и верещали мартовские кошки.
Антон стер с пальцев кровь, машинное масло. Вызвать такси? Пока сюда доберется, Глебыч остынет в петле.
Антон нервно хохотнул.
— Добрый вечер.
У подъезда стояла хорошенькая девушка в полушубке. Из-под шапки струились светлые волосы, большие удивительно-синие глаза изучали Антона.
— Не едет? — синева переметнулась на открытый капот.
— Сдохла, — проворчал Антон, бахнув крышкой. Поморщился — рана соприкоснулась с металлом.
— Без мастера не обойтись.
— Ирония в том, что я сам — автослесарь.
— Сапожник без сапог?
— Типа того.
Блондинка обошла автомобиль.
— Вы — Анин папа, да?
— А ты — ее подружка, что ли?
— Подружка, — девушка протянула руку, — Катя. Соседка ваша.
— Антон. — За миг до рукопожатия он вспомнил про травму и отвел испачканную кисть. — Антон Сергеевич.
— Может, пойдемте, я перебинтую?
Антон помешкал, испепеляя ненавидящим взглядом автомобиль.
— Один черт — не успею.
В шахте лифта гудел ветер. Скрипела лебедка. Стену кабинки украшало заплеванное зеркало. Катя и Катино отражение встали друг к другу спиной. Антон оценил свой внешний вид, оттянул веко, надул щеки.
— В гроб краше кладут…
— Вот и не спешите в гроб-то.
Телефон зазвонил, гаркнул тирадой Глебыча.
— Скажи, что опаздываешь, я сам к тебе приеду и укокошу.