Те же вопящие уродцы, но в полный рост. Плети длинных рук. В клешнях тщательно выписанные ножницы. Юбки, маскирующие ноги (наверное, такие же тощие). Узкие черепа, карандашные штрихи по сторонам, имитирующие темноту.
Андрей швырнул блокнот на кровать.
— Аня, поздновато для пряток.
Он направился в коридор. Под ногами звякнуло. Портняжные ножницы проехались по паркету и замерли — лезвиями к зашторенному трюмо.
«Марина расширила круг антикварных интересов?»
Антон нагнулся.
Ножницы были до странного холодными, точно их хранили в морозильнике. Не парикмахерские, а портняжные, кованые, больше похожие на пинцет, но с отточенными темными лезвиями и неровными кольцами. Скрепляющая металлическая пуговка побурела от ржавчины, и режущая кромка была рыжей.
В пальцах Антона ножницы щелкнули: сочный отвратительный звук.
«Чертовщина». Никогда прежде это словечко не будило такую тревогу.
Вспоминая, что именно ножницы фигурировали в кошмаре, Антон двигался по квартире.
Он никогда не понимал, зачем им так много пространства? И как хорошо было в тесной однушке студентам Рюминым… Привольно, радостно, беззаботно.
Коридорный выключатель повел себя так же, как автомобиль: подло проигнорировал команду. Тьма гостиной давила чуждым присутствием, обманывала зрение. Безрезультатно пощелкав клавишей, Антон свернул за угол.
Аня стояла на кухне, спиной к нему, окруженная тенями веток. Как оленьи рога, они растопырились по стенам и потолку.
— Ты что тут делаешь?
Дочь не шелохнулась. Вместо этого шелохнулись тени. Заскользили, словно гладили Анины волосы, расчесывали на пробор.
— Она здесь, — полушепотом ответила Аня.
Черный отросток свернулся спиралью. Разве тень от ветки так может? Щупальца выплывали из-за контура девичьей головы. Похоже на то, как плавают в воде длинные косы…
— Она меня стрижет.
От напряжения слезились глаза. Воздух сгущался и затвердевал. А на кухне затвердевали, менялись тени. Они больше не имели ничего общего с ветками клена. Их источник находился не за окном, а за гудящим холодильником.
Антон заставил себя сделать шаг. В углу кто-то прятался. Щупальца цвета нефти струились в лунном сиянии. Тонкая рука отпочковалась от холодильника, раздвинула суставчатые пальцы, как фокусник — колоду карт.
— Пап!
Антон резко обернулся.
Аня стояла в коридоре. Ее голос, ее пижама, ее личико. Но тогда кто…
— Не ходи туда, — сказала вторая Аня, сверкнув заплаканными глазами. — Это не я. Разве ты не понимаешь?
Антон, лишившийся дара речи, посмотрел влево.
Аня — Аня первая, шептавшая из полутьмы, — прыгнула на столешницу, будто жабка. Уперлась в клеенку кулачками. Перескочила на рукомойник. Это напоминало дурной монтаж. Отсутствовали кадры, из-за чего казалось, что Аня исчезает и вновь появляется — то там, то тут, хаотично.
— Беги, — сказали из коридора.
Черная девочка в облаках щупалец прыгнула на Антона. Холодные пальцы обхватили горло.
Антон проснулся, захлебываясь, отталкивая от себя несуществующего противника.
— Ох ты блин. — Он облизал губы. Совладал с дыханием. В коридоре горел свет и желтоватый ореол окутывал антикварную мебель. — Надо же…
Сон. Дурацкий сон.
Улыбка тронула пересохшие губы. Антон свесился с тахты.
Дверь столетнего шкафа была отворена и внутри сидело тощее деформированное чудовище. Длинные костлявые лапы выпростались к Антону. Глаза пылали угольями, топками.
— Пап?
Аня вошла в гостиную. Захотелось заорать: «Осторожно, там в гардеробе Пиковая Дама!» Но здравый смысл возобладал. Аня клацнула выключателем, электричество прогнало тьму за буфеты и тумбы. Шкаф был закрыт. Жуткий монстр оказался тенями на дверцах.
— Чего не спишь? — спросил Антон.
Сердце галопировало, подстегнутое кошмаром. Подумалось, что он уже задавал этот вопрос… во сне…
— Ты кричал.
Аня стояла поодаль, у резного секретера.
«Чтобы не отражаться в расколотом зеркале», — догадался Антон.
Он сел на тахту и вытер ладонью влажное лицо.
— Что тебе снилось, пап?
— Налоговая, — солгал Антон.
13
Прощались с Матвеем в крематории, огромном, торжественном и гулком. Марина и не знала, что в их городе есть крематорий. Она всерьез беспокоилась, что тело сожгут на глазах гостей — на глазах шокированной дочери. Огонь оближет труп: займутся великолепные золотые волосы мальчика, зашипит и запузырится подкожный жир. Жидкости закипят в пылающей домовине — и останутся только кости, которые сотрудники размельчат щупами… или чем там они пользуются.