-Конечно, дедуля, я приеду. - поспешила заверить его я.-Ты только не волнуйся, я буду через полчаса, тут ехать-то всего ничего!
Бойкость и задор в голосе должны были продемонстрировать деду мою увереность в собственных силах и способность справится с любой проблемой. Успокоив его, как могла, я на оптимистической ноте закончила разговор и положила трубку. Бодрость тут же покинула меня, в мутном стекле старинного зеркала на стене прихожей отразилась совсем еще не старая, но уже очень усталая и издерганная женщина. Говорят, мы с Олегом очень похожи, но схожесть эта чисто внешняя. У него характер легкий и беззаботный. Он моментально забывает пережитые накануне неприятности и с азартом кидается в новые авантюры, что бы организовать себе новые проблемы. Меня же жизнь приучила к тому, что за любой необдуманный шаг приходиться расплачиваться. А так как мне постоянно приходится платить за необдуманные шаги своего брата, то сама я стараюсь их, по возможности, не совершать. Олег утверждает, что я ужасно правильная, скучная и нудная. Может со стороны так оно и выглядит, но я-то знаю, что семейный авантюризм присущ и мне. Просто у меня больше здравого смысла и он не позволяет этой фамильной черте проявиться во всей красе. Однако, времени разглядывать себя и придаваться печали не было, поэтому я швырнула в сумку права и покинула квартиру.
Моя старенькая "копейка" сиротливо жалась к забору в ряду с блестящими иномарками всех весовых и денежных категорий. Выглядела она на их фоне сиротски, одно счастье- у меня не болела голова по ночам, что на нее кто-нибудь позарится и угонит. Я вырулила со двора на Покровский бульвар и направилась в сторону Чистых прудов.
Приближался конец рабочего дня пятницы и машины шли по бульварному кольцу сплошным потоком. Служивый и коммерческий люд заканчивал трудовую неделю и стремился вырваться из душного, раскаленного знойным июньским солнцем центра в прохладу дач и садовых участков. Машина, весь день простоявшая на солнце, напоминала жарко натопленную печь, до предела опущенные стекла облегчения не приносили: над улицей висел плотный чад из выхлопных газов и испарений от разогретого асфальта. Нахально лавируя между нервно сигналящими машинами, я настырно пробивалась к театру "Современник". Благополучно миновав светофор на Покровке, счастливо избежав пробки в начале Чистопрудного, я, наконец, свернула на Макаренко и оказалась в районе своего детства. Раздраженный, гудящий поток машин остался за спиной, а меня обступила тишина московского переулка с его узкими тротуарами и редкими прохожими, неторопливо бредущими по своим неотложным делам. Я прибавила скорости, благо машин здесь было мало, пронеслась мимо дома бывших поликаторжан, свернула на Машкова и затормозила перед большим серым зданием. Толкнув тяжелую дверь, я ступила в мрачную прохладу подъезда и стала подниматься по истертым ступеням на второй этаж. Перед знакомой с детства высокой двустворчатой дверью я остановилась, достала из сумки зеркало и критическим взором оглядела себя. Вид утомленный, но достаточно уверенный и жизнеутверждающий, а что внутри все корчится от многолетней тоски и усталости, показывать совсем не обязательно. Меньше всего на свете мне сейчас хотелось расстраивать деда. Решительно тряхнув головой и отогнав ненужные мысли, я нажала кнопку звонка и прислушалась. Какое-то время за толстой дверью была тишина, потом послышались тяжелые шаркающие шаги, звякнула цепочка и в проеме двери возникла высокая сутулая фигура деда. Облаченный в вытертую домашнюю куртку, из-под которой виднелся ворот белоснежной рубашки, он был, как обычно, тщательно выбрит и распространял вокруг себя крепкий запах одеколона. Я нацепила на лицо свою самую жизнерадостную улыбку и бодро сказала:
- Привет, дедуля! Как ты тут поживаешь?
Он привычно поцеловал меня в подставленный лоб и отступил в сторону, пропуская в квартиру:
-Нормально! Проходи!
Я проследовала за ним в самый конец длинного, сплошь уставленного стеллажами с книгами, коридора и вошла в кабинет.
По правде говоря, кабинетом эта комната служила только до смерти бабушки, после ее кончины дед полность перебрался сюда и она стала местом его постоянного обитания. Все свое время он проводил за огромным двухтумбовым письменным столом. Если не просматривал газеты, то работал над своими мемуарами, конца-края которым не предвиделось, а если уставал писать, то просто сидел и перебирал бумаги и старые фотографии. Спал он здесь же, на кожаном диване со старомодными валиками по бокам и резной деревянной полочкой над головой.
Мне всегда нравилась эта комната с ее застоялым запахом книжной пыли, старой кожи и дедовского табака. В детстве я любила готовить уроки, устроившись с ногами в огромном потертом кресле и разложив учебники прямо на полу. Особенно уютно здесь было зимой, когда за окнами кружили хлопья мокрого снега, а от ранних сумерек в комнате стояла полутьма. На улице трещал мороз, а в кабинете было тепло и тихо, мерно тикали напольные часы в деревянном футляре, а старомодная настольная лампа, накрытая шелковой шалью с кистями вместо абажура, бросала круг желтого света на раскрытую на коленях книгу. Она очерчивала границу, отделяющую меня от остальной, тонущей в темноте, комнаты, создавала иллюзию безопасности и защищенности от тех бурь и бед, которые подстерегали меня за пределами этого магического круга. Иногда в кабинет неслышно заходила бабушка, принося с собой из кухни запах ванили и корицы и добродушно ворчала, что я занимаюсь не по-людски, а мне было так покойно и уютно!
Я привычно плюхнулась в кресло и посмотрела на деда. Показалось, что за время моего отсутствия он постарел еще больше. Лицо осунулось, а суконная куртка висела на нем, как на вешалке.
Стараясь избежать гнетущей тишины, я бодрым голосом спросила:
-А где Олег?
-В туалете- неодобрительно хмыкнул дед.-Видно, от страха у него медвежья болезнь приключилась. Весь день с толчка не слазит.
-Он, что, давно здесь?-насторожилась я.
-С утра-тяжело вздохнул дед.
Он немного помолчал, а потом через силу продолжил:
- Наташенька, видно плохи его дела. Явился ни свет, ни заря, весь избитый, дерганный.
Дверь за моей спиной распахнулась, заскрипел рассохшийся паркет и в комнату вошел Олег. Не говоря ни слова, он прошел к дивану и тяжело опустился на него, старые пружины при этом прогнулись и натужно захрипели в знак протеста. Когда хрип затих, в комнате повисло тягостное молчание. Брат сидел сгорбившись, безвольно опустив плечи и судорожно сцепив руки перед собой. Скулу его украшал синяк впечатляющего размера и замысловатой расцветки. Он невидяще смотрел перед собой и, похоже, говорить не собирался. Сердце мое сжалось от жалости к нему, но я взяла себя в руки и деловито спросила:
-Ну, что там случилось?
Не поднимая глаз, Олег монотонно проговорил:
-Я тебе все объяснил по телефону. Мне нужны деньги. Десять тысяч долларов, причем срочно.
-Ага-понимающе кивнула я.- А срочно-это когда?
-Сегодня вечером-упавшим голосом проговорил Олег.
-С ума сошел!- ахнула я.
-Сошел, не сошел! Какая разница?-взорвался брат, моментально выходя из ступора. - Если я не верну сегодня долг, мне завтра яйца оторвут. Эти ребята шутить не умеют. Вчера они нашли меня у Галки, отметелили и сказали, что это последнее предупреждение. Сегодня вечером нужно вернуть всю сумму.
Я ошарашенно молчала, стараясь переварить свалившуюся на меня информацию. Размер долга впечатлял. Даже меня, привыкшую к непутевой жизни брата, названная цифра потрясла. Олег и раньше попадал в подобные ситуации, но суммы были куда как скромнее и я могла их покрывать или из наших с дедом сэкономленных денег, или продав букинистам очередной книжный раритет.
-Откуда взялась такая сумма?-подал голос дед.
-Долг.-неохотно ответил Олег.
-Ты задолжал десять тысяч долларов?-изумилась я.- Как ты умудрился?
-Менты шмон устроили, товар конфисковали, теперь надо рассчитаться за него с поставщиками.