Коридор не длинный, очень скоро дошли до развилки. Николенька повернул направо, коридор слева тонет в темноте... Еще немного пути и Николенька остановился перед металлической дверью в стене. Коридор шел дальше и терялся в темноте, смотреть туда не хотелось. Дверь чугунная, толстая, такую я видела в нашей церкви. От нее, как и от стен, веяло стариной. Открылась с трудом, цепляясь за каменный пол. Перед нами была комната, пустая, низкие потолки, вдоль стен каменные лавки. Все сложили на них и Николенька сказал: До лучших времен. Молю Бога, чтобы они наступили.
Тем же путем и возвращались. Дорога назад оказалась короче и вот я уже в своей комнате, пишу.
Немцы наступают. Никто ничего точно не знает, но все переполнены слухами, они передаются от одного к другому, обрастают новыми подробностями и оттого становятся еще страшней. Николенька собирается уезжать. Говорит, что оставаться здесь ему невозможно. Бездеятельность томит его. Хочет пробираться на юг, там сейчас много русских офицеров. Говорит, нужно только добраться до Новороссийска, а там все просто. Дороги же все перекрыты, местное население все поголовно вооружено и воюет между собой. Maman убеждает не ездить, говорит, если суждено умереть, то лучше всем вместе.
К чаю приехал Азарин, рассказывает всяческие ужасы о погромах в имениях. Обсуждали декрет об аннулировании всех денежных вкладов и ценных бумаг. От любых сумм, хранящихся в банках, за помещиками и буржуазией оставляются только вклады до 3 000 руб. Все, что более этого-изымается. Может быть, там сказано немного иначе, но я не поняла толком.
_______________________________________________________
21 марта 1918г.
Сегодня явились из города национализировать имение. Новым управляющим назначен писарь из городской управы. Ни Николенька, ни Maman не вышли к нему, пришлось идти мне. Странный, нервный человечек. Не успел подойти ко мне, как стал кричать и требовать ключи. Я в ответ потребовала документ, удостоверяющий его полномочия. Такового не оказалось и я сказала, что без специальной бумаги ключей не дам. Он опять принялся кричать и угрожать мне революционным трибуналом за саботаж, но я твердо стояла на своем и он, наконец, уехал, пообещав вернуться завтра с солдатами....
Крестьяне услыхали о национализации и тут же собрали во дворе митинг. Хотят не медля все поделить и растащить по домам, а что нельзя взять к себе -распродать. А то, говорят, неизвестно, как потом все обернется. Ну, я, конечно, объяснила, что имение грабить нельзя, а они мне: Это, барышня, не грабеж. Раз у вас все равно имущество должны отобрать, так лучше мы его между собой поделим, чем в город отдадим. Итак, усадьба "реквизирована", деньги "аннулированы", и не сегодня, так завтра будут "экспроприированы" все вещи, вплоть до личных.Что ж, все верно! Нагими пришли мы в этот мир, нагими и уйдем!
26 марта, 4 часа ночи
Какой длинный день! Все тянется, тянется и никак не кончится. Как бы я хотела, чтоб его вовсе не было! А вот еще лучше: закрыть бы глаза, зажмурится крепко-крепко, а потом открыть -и все по-другому. Нет войны, нет революции, нет Макса. Разве о таком его возвращении я мечтала по ночами в одиночестве.? Лучше бы он погиб на фронте. Для меня он был бы героем, я бы плакала, убивалась, но на душе не было бы этой щемящей тоски и боли. Господи, что я говорю! Это ж грех великий, желать смерти другому человеку! Нет, Бог ему судья, пускай живет, но без меня...
А вечер начинался так чудесно!. Няня накрыла чай в малой гостиной. Все собрались вокруг самовара, сидим, беседуем. Дядя Миша рассуждает о событиях сегодняшней жизни и проводит параллели с Евангилием. Maman с ним, как обычно, не согласна и спорит. Интересно необыкновенно, все внимательно слушают. А луна за окном огромная, яркая. Тетя Нина вяжет, уютно трещат поленья в камине, в столовой басовито бью часы... Вдруг все замолкают и смотрят на дверь. Я оборачиваюсь и обмираю- Макс! Живой, невредимый Макс стоит в дверях гостиной и улыбается! В серой солдатской шинели, перепоясанной портупеей, в офицерской фуражке без какарды. Лицо стало суше, жестче, на висках седина, раньше ее не было. Вихрем срываюсь со стула, кидаюсь к нему, утыкаюсь лицом ему в грудь. Шершавое сукно шинели царапает щеки, пахнет кожей, махоркой и еще чем-то, не понять. Макс крепко прижимает меня к себе, гладит по волосам, шепчет: "Ну, что ты! Что ты! Успокойся!"
Поднимаю к нему мокрое лицо: "Откуда ты? Почему так долго не писал?"
Отвечает, не выпуская меня из рук: "Я здесь со своей частью." "Частью? Какой частью? Ведь все войска распустили?"- я ничего не понимаю и оттого становится страшно.
"Часть особого назначения."
Смотрю на него с недоумением, по прежнему не понимая, о чем речь.
" Я теперь в Красной Армии."-поясняет Макс.
Я вырываюсь из его объятий и отхожу в сторону: "В красной..? Но отчего? Как же так?"
" Сейчас время такое, каждому приходится делать свой выбор. Я свой сделал. М ы слишком долго жили неправедно, эксплуатировали народ, жили за его счет.. Пришло время искупать вину, вернуть свой долг народу."
"Эксплуататоры -это все мы?!-обвожу рукой комнату. Застывшие, бледные, немые лица.- "Все мы-я, Maman, Володенька?! Зачем же ты пришел к нам, к врагам, к эксплуататорам?"
Морщится: "Не кричи Аня. Ты не понимаешь..."
Яростно трясу головой: "Не понимаю! Не понимаю! Я провожала тебя на фронт защищать Родину, плакала, ждала писем, а ты ..ты.. Зачем ты вернулся?!"
"Я вернулся к семье.."
"Не надо про это!"
Вздыхает и переходит к делу: "Имение реквизируется, это вопрос несколько дней. Вам здесь оставаться небезопасно, разумнее будет переехать в московский дом. Я привез документ, что ты жена офицера Красной Армии и денежный аттестат. В Москве вас не тронут."
Мотаю головой и кричу, захлебываясь слезами: "Нет, нет, нет.. Нам ничего от тебя не надо."
"Анна, успокойся, пройдет время и ты меня поймешь. Это мой выбор, мой долг перед народом."
-"Ты забыл свой долг." Это Николенька появился в дверях библиотеки. Белый, губы трясутся, лицо перекошено. "Не надо говорить о долге! Ты забыл его, как забыл присягу, которую давал Отечеству.Ты, и такие как ты! Вы развалили армию, привели к гибели Российское государство Ты сам сорвал с себя погоны и превратился в мародера и дезертира и это конец всему. А как все хорошо начиналось! Какие были надежды! Какие мечтания! Я готов был добровольно отдал вам все! Трудиться вместе с вами на благо отечества! Так нет же, вам этого мало! Вам надо объявить меня врагом трудового народа, нужно физически уничтожить меня, только тогда вы будете чувствовать себя спокойно... Вы разожгли в народе безмерную ненависть, заставили брата идти против брата. Но я не виню народ, обманутый и запуганный. Народ не виноват! Я виню предателей, таких, как ты.!"
Расширившимися глазами от ужаса глазами слежу, как поднимается Николенькина рука с револьвером. Выстрел! Перед глазами все плывет и темнота...
Очнулась на кровати в своей комнате.
Рядом няня. "Что с Максом?"-говорить трудно, кружится голова.