Да-с, не густо. Он приобнял молодую особу за плечи – не фамильярно, по-отечески, – другой рукой поддерживал локоть и чувствовал, как она вздрагивает: любое движение отдавалось болью в расшибленном теле. Шли не торопясь. Митя подстраивался под короткий, семенящий шаг до самого дома с колоннами. Катерина закусывала губы, чтобы не вскрикнуть. Это ему понравилось, да и не только это. Золотистые локоны щекотали волевой гусарский подбородок, а синие глаза фрейлины переливались волнами обожания и восторга. Такие взгляды обычно достаются героям или любовникам. И хотя Митю давно не записывали в первую категорию, он был не прочь оказаться во второй.
– Смотри, егоза, больше затемно одна не бегай! – напутствовал на прощанье у решетки ворот, срываясь на интимное «ты» и, может быть, чуть громче, чем требовали приличия. Зато привратник поднял голову, выныривая из легкой дремы, и будет таращиться вслед барышне, пока та не дойдет до крыльца. Ежели напасть какая – защитит.
Всю обратную дорогу почтмейстер улыбался. Прошел из конца в конец одну аллею, затем следующую. Куда исчез его товарищ? А вот, откуда-то сбоку, звучат приглушенные голоса. Один гугнивый, казалось от него разит гнилыми зубами и дешевой бражкой:
– Ты где это, лапсердак[11], учился по музыке[12] ходить?
– Подальше, чем ты, – а ответил уже Мармеладов.
Да, несомненно, его манеру ни с чьей иной не спутаешь, всегда излагает чуть насмешливо.
– В Бутырской академии[13] или в Каменщиках[14]?
– В сибирском остроге.
– Силен! – уважительно поцокал языком гундосый.
Митя вышел из-за кустов к тому самому мостику и увидел приятеля, сидящего на перилах. А подле него…
– Ах ты, супостат! – взревел почтмейстер и кинулся на бородача в черной косоворотке.
Не ожидавший подвоха разбойник шарахнулся назад и свалился в обмелевший ручей. Вскочил, отфыркиваясь, точно большой кудлатый пес. Митя лихо спрыгнул вниз, сгреб его в охапку.
– Попался, кровопийца. За все ответишь!
– За какой именно проступок, позволь уточнить? За то, что на людей кидается, пугает их да на землю швыряет? Тогда вы с ним по одной статье пойдете, – рассудительно заметил критик. – В убийствах Архипка не виноват. Это, друг мой, обыкновенный шарапник, из тех, кого в полицейских протоколах называют «напрыжником». Его задача выскочить из-за угла, напугать и, пока жертва не опомнилась, забрать что-то ценное.
– Он же… Полчаса не прошло… На фрейлину напал! – гнев понемногу выветривался, но дышал Митя тяжело, угрожающе.
Бандит замычал.
– Ты захват-то ослабь, – посоветовал Мармеладов. – У нас, веришь ли, увлеченность взаимная. Не убежит.
Освобожденный из тисков бородач упал на колени и долго откашливался. Умылся из ручья, туда же сплюнул, потом взял развязный тон:
– Складно звонишь, туточки и на храпок, много чего словишь. Камбалу или луковицу, а то, глядишь, обруч красного товару. Бывает персяк или уздечку, а у кого и пригоршню птичек. Набил трифона, после к барыге!
Митя тряс головой, так делают ребятишки, если вода попадает в ухо. Хотя ему было гораздо неприятнее: слова тюремного жаргона, старательно и намеренно позабытые, вспыхивали в мозгу. Напоминали о каторге. Само собой пришло понимание: напрыжник отбирал у прохожих золотые лорнеты, карманные часы и кольца, не брезговал сорвать с головы платок или шляпку, деньги отнять, а мешок с добычей тащил к скупщику краденого.
– Те дни на гопе[15] провел. Больно много золы[16] тут было, и неспроста. Я кой-чего знаю, – разбойник понизил голос. – Недалеко отсель Алексей Алексеевич нашел мамзельку, зорянкой чинявую[17].
– Что за Алексей Алексе…
Но Мармеладов не дал приятелю закончить вопрос, перебил:
– Про это мы знаем поболе твоего! Возле зарезанной девицы карту нашли, туза пикового. Может, кто из ваших таким образом сигнал или весточку передает?
– Чтобы вор из молитвенника[18] скинул господина Блинова[19]? Э, нет, шалишь. После такого фарта не жди. Да и нет никакого резона мамзелек резать. За горло придушишь для блезиру, – она все отдаст и ширман наизнанку вывернет.
– Что за ширман? – напрягся почтмейстер.
– Нешто не знаете? – удивился Архип. – Это же кармашек потаенный, на юбку нашитый, в складках. Снасильничать и того проще: ладонь барышне на лицо кладешь, та обмякнет, сознание долой. На мокрянку[20] никто с нашей хивры[21] без нужды не пойдет. Это нелюдь завелся, зверина бешеная!